говорит он. – У меня были навязчивые мысли про ад, и мне хотелось делать всякие неуместные вещи, описанные в Ветхом Завете, чтобы избавиться от этих навязчивых мыслей. Самобичевание и все такое.

Мне вдруг приходит в голову, что это, возможно, все же ловушка. Элегантная история, чтобы заставить меня пожалеть Аарона. Игра на том, по поводу чего я действительно могу испытывать сочувствие. Самобичевание. Разве это не просто старомодное слово для обозначения «селф-харма», наносимого себе вреда? Чем, по сути, и занимается моя лучшая подруга? Я невольно напрягаюсь, стараюсь перевернуть историю с ног на голову, ищу повод раскритиковать ее.

– Ты думаешь, я все выдумываю, – говорит он мрачно. – Думаешь, я родился таким ужасным и пытался «исправлять геев» просто ради удовольствия. Тебе же не приходило в голову, что в моей жизни был кто-то, кого я любил, о ком заботился, кто имел для меня такое же значение, как твои друзья для тебя?

Голос его напрягается, как будто он пытается сдерживать рыдания. На секунду он замолкает, обращая свою печаль в гнев, в более приемлемую для него эмоцию.

– Ну да, я любил, – резко продолжает он. – Мы все любили друг друга и собирались сбежать. Вместе.

Атмосфера в помещении меняется. Слова Аарона как бы проникают сквозь воздух, становящийся более плотным, сопротивляющимся.

– Они собирались перевести Мэтью в другое место, – холодно добавляет Аарон. – В «Соснах-близнецах» было, конечно, плохо, но это был… своего рода реабилитационный центр строгого режима. Его родители захотели отправить его на конверсионную терапию, где… В общем, он не хотел туда.

– Итак, Домохозяйка.

– Итак, Домохозяйка, – повторяет он. – Не помню, как мы раздобыли карты. Но я мог читать их. Не знаю почему, но мог. И я вызвал ее.

– Сработало?

– В каком-то смысле. Все знали, что по-настоящему магией обладаю лишь я, поэтому Мэтью убедил меня пойти на это. Вызвать ее. Он где-то прочитал про нее, точно не знаю. Я единственный видел ее. То есть напрямую. Они все видели карту, но ко мне она являлась лично. Смотрела на меня. Я видел ее вместо ада. Ну, в общем… на пятую ночь случился пожар. Из-за нее. Она подстроила так, чтобы мы смогли сбежать, и мы сбежали. Все вместе. Скинулись и купили билеты на автобус. Хотели поехать в Сан-Франциско. Там у Рири жил дядя, который на время мог приютить нас.

– И что потом?

– Я заснул рядом с Мэтью в автобусе, когда мы выезжали из Сакраменто. А когда я проснулся, мы въезжали в Сан-Франциско, и он был мертв.

Даже несмотря на то что я знала, что произойдет что-то плохое, меня его слова все равно шокировали. Люди не умирают просто так, сидя в кресле автобуса. Просто не умирают. И уж точно не тогда, когда в этом замешана Домохозяйка. Она – это кровь, вода, пафос, церемонии. А не тихо скончавшийся молодой человек, спокойно сидящий рядом со своим другом.

– После этого… все пошло не так. И оставалось не так. Мы отвезли Мэтью домой к его родителям. Они назвали нас сатанистами. И, знаешь… они не ошиблись. Мы буквально… мы поклонялись оккультным образам, мы делали то, чего не должны делать христианские дети. И у меня в голове вертелась только одна мысль: «Неужели Мэтью теперь в аду? Проклят ли он теперь, навсегда?»

– А как насчет других?

– Рири исчезла. Я пытался связаться с ней пару лет назад. Наверное, она услышала от кого-то, что я работаю, как говорится, «на врага», и не хотела встречаться со мной. Алекс женился в девятнадцать лет.

Аарон покусывает ногти.

– На женщине. Мои родители отказались иметь со мной дело, поэтому я решил, что, наверное, лучше всего будет посвятить свою жизнь Богу и проследить за тем, чтобы ничего подобного больше не повторялось. И именно в этот момент я нашел «Детей Бригитты». Или, как я догадываюсь теперь, это они нашли меня.

– Они нашли тебя?

– У них есть специальные люди, обязанность которых заключается в том, чтобы находить таких людей, как мы, Мэйв. Сенситивов или каким-то образом обладающих магией. Они сказали, что я не проклят, потому что таким родился. С силой, то есть. Они сказали, что существует способ направить мою силу на служение Господу. И два месяца спустя я уже сидел на борту самолета, летевшего в Европу.

– Когда это было?

– Мне было восемнадцать, значит… года три назад?

Во время паузы я размышляю над его рассказом. Думаю, какую же невероятную историю поведал мне Аарон, и возмущаюсь коварством «Детей Бригитты». Людям, которым удается поддерживать порядок в своей широкомасштабной структуре. Тому, насколько быстро они узнают о том, когда переживает жизненную трагедию некто вроде Аарона, и насколько ловко они заманивают таких бедолаг в свои сети.

– Самая ирония в том, что именно я должен был привести тебя в их ряды, – тихо продолжает Аарон.

– Если им нужен сенситив для опустошения Колодца, почему они просто не воспользовались тобой?

– Это так не работает. Опустошить местный источник энергии можно только посредством сенситива, связанного с Килбегом. Я же к нему не имею никакого отношения.

– А что насчет твоего Колодца? Того, что в Калифорнии?

Он хмуро смотрит вниз.

– Его опустошили. Через меня. Потому они меня и привлекли в свои ряды. А потом перевели меня в другое место. С тобой поступили бы так же, если бы смогли. Отправили бы куда-нибудь, чтобы ты не смогла снова стать слишком сильной для них.

Туту поднимает голову и смотрит на меня с интересом. Наклоняет голову набок. Его выражение морды говорит: «Ты в порядке, хозяйка?»

Слишком много информации, слишком много всего, что нужно принять во внимание. Я чувствую, как начинает закипать мой мозг, и я тру виски, словно пытаюсь удержать на месте кости черепа.

– Я был на севере, когда мне позвонили из Килбега. Они заметили колебания энергии и хотели, чтобы я съездил и выяснил, что происходит. Это была либо ты, либо Рори.

Он останавливается и поправляет себя.

– Ро. Я не мог определить точно. Кто-то обладал чем-то, и вы оба были такими… не знаю, как выразиться. Точно такими же, как мы были раньше, в «Соснах-близнецах». И Фиона тоже. Тогда я снова начал видеть Домохозяйку. Потом услышал о Лили, и все встало на свои места.

– «Будет интересно, если ты выживешь», – вспоминаю я его слова.

– Ну что ж, было и вправду интересно, – говорит он с искренним восхищением. – На самом деле! А когда Лили вернулась и все вы четверо… четверо…

Он начинает запинаться, заикаться, повторяться.

– В-в-все вы ч-ч-четверо… ос-с-с-тались… живы.

Слово «живы» он выплевывает, словно вишневую косточку. И впервые я вижу