Пытаясь устроиться поудобнее, найти место потеплее, но такое, чтобы его со всех сторон не лягали и не толкали локтями доблестные конники, Маниакис предавался бесконечным мечтаниям о мести, которую он обрушит на голову проклятого Этзилия. Самой лучшей идеей ему показалось напустить на мерзкого кагана того старика, исчезнувшего колдуна, прислуживавшего Генесию, который однажды чуть не погубил его самого. Натравить, хотя бы для разнообразия, столь мощного мага, кто бы он ни был и где бы ни находился, на врагов Видессии показалось Маниакису весьма справедливым и приличествующим случаю деянием. Так, вынашивая самые фантастические планы мести, он и уснул.

Ночью он несколько раз просыпался. Иногда из-за того, что его толкали, а порой — просто от промозглого холода. Наконец, проснувшись очередной раз, он увидел сквозь кроны деревьев сероватый неверный свет занимавшейся зари. Позевывая, он с трудом поднялся. Большинство его сотоварищей тоже проснулись, но не спешили вставать; утро обещало быть столь же мерзким, как и прошедшая ночь.

Воины разделили оставшуюся пищу; когда придет время вновь устраиваться на ночлег, есть будет уже нечего. Лошади протестующе фыркали, жалуясь на свою судьбу, когда люди начали взбираться в седла. Степной конек Маниакиса казался более свежим, чем кавалерийские кони.

Дождь хлынул как раз тогда, когда отряд выбрался из-под лесного полога. Промокший до нитки Маниакис старался не унывать:

— Посмотрим, как кубраты найдут наши следы, — ведь через пятнадцать минут все превратится в непролазную грязь! — Он трубно выморкался и чихнул, как бы подтверждая сказанное.

Несмотря на явную простуду, это было его первое оптимистическое высказывание с тех пор, как Этзилий доказал, что он куда более сведущ в искусстве предательства, нежели сам Маниакис в искусстве избежать опасностей такового. Но один из конников развеял в пух и прах весь его натужный оптимизм:

— Им нет нужды выслеживать нас. Двигаясь на юг, они рано или поздно наткнутся на нас. А если у них осталась хоть капля мозгов на всех, им некуда двигаться, кроме как на юг.

И конечно же, не прошло и получаса, как они заметили двигавшуюся параллельным курсом шайку номадов. Всадников в ней было примерно столько же, как в отряде имперских конников, но атаковать они, похоже, не собирались. Такое поведение степняков сперва озадачило Маниакиса, потом он хлопнул себя ладонью по лбу:

— Все ясно! Тетивы на их луках отсырели, а в сабельном бою их не ждет ничего хорошего! — Он снова чихнул, на сей раз почти весело.

Мрачный день уже клонился к не менее мрачной ночи, когда они подъехали к небольшой деревушке. Там Маниакису дали поношенные шерстяные штаны и тунику, чтобы он надел их, пока его собственная одежда сушилась у очага, а затем мог использовать эти крестьянские обноски в качестве верхней одежды. Воинов покормили хлебом, сыром, яйцами, а затем зарезали несколько цыплят, которые пару минут назад еще склевывали с пола хижины остатки солдатской трапезы.

Маниакис попытался объяснить, кто он такой, и пообещать хозяевам достойное вознаграждение, если только ему удастся добраться до Видесса. Но обнаружилось, что те не верят, что перед ними Автократор, несмотря на алые сапоги, которые он совал им под нос. Поведение крестьян тронуло сердце Маниакиса. Но отец хозяина объяснил:

— Какая разница, кто ты такой, когда за твоей спиной воины? Фермеры, у которых есть хоть капля ума, никогда не говорят «нет» солдатам.

Да, сейчас под началом Маниакиса было достаточно воинов, чтобы внушить почтение простым подданным империи; но недостаточно, чтобы защитить их от сколько-нибудь внушительных сил кубратов. А после того как его отряд оставит деревню, там вообще не останется никого, кто мог бы защитить несчастных крестьян.

Утром, когда они готовились к отъезду, старик отозвал Маниакиса в сторонку и шепнул ему:

— Молодой человек! Вся эта болтовня насчет того, что ты Автократор, она забавная и может даже повеселить, пока ты пыжишься перед такими беднягами, как мы. Но если до Автократора Генесия дойдут слухи, нет, даже намек на слухи об этом, он быстренько изготовит из твоих кишок пояс с подвязками для своей жены, это уж точно! Говорят, он крутой мужик, этот Генесий, а шуток не понимает вовсе!

— Спасибо, я запомню, — только и сказал Маниакис. Интересно, подумал он, а ведь в глубинке наверняка найдутся и такие поселения, где Автократором по-прежнему числят Ликиния. Если жители подобных деревушек никогда не выбираются в города, а торговцы давно забыли туда дорогу, откуда фермерам знать, как обстоят дела в империи?

По мере того как конная группа Маниакиса пробиралась на юг, к ней постепенно добавлялись все новые горстки беглецов, и когда вдали показалась Великая стена, отряд насчитывал уже почти три сотни всадников. Рыскавшие вокруг разрозненные отряды кубратов обычно были меньше и, едва завидев видессийцев, обращались в бегство, отчего те наконец вновь почувствовали себя настоящими воинами.

— Еще два дня, и мы будем в столице, — сказал Маниакис, обращаясь к своим людям, в надежде приободрить их. — Там мы получим подкрепление и сумеем должным образом отомстить предателям! — Ответные приветственные возгласы прозвучали жидко и вразброд.

У Маниакиса у самого на душе кошки скребли. В самом деле, о каком пополнении армии могла идти речь, когда в столице царили разброд и шатания? А даже если он наберет армию, чем он будет платить солдатам? Вот два вопроса, ответить на которые можно, пожалуй, лишь с помощью самой чудодейственной магии. Он с удовольствием препоручил бы поиск этих ответов колдунам из Чародейской коллегии. Если бы у него имелась хоть малейшая надежда, что те преуспеют в подобном занятии.

Но тут его мысли о том, что может случиться, а что не может, нарушил отчаянный крик всадников из арьергарда:

— Кубраты! Конница кубратов висит у нас на хвосте!

Маниакис оглянулся. Вообще-то ему очень хотелось задать нахальным номадам хорошую взбучку — пока он не разглядел, насколько велик отряд преследователей. Оставалось только одно средство. Зато верное.

— В галоп! — вскричал он. — Если не уйдем от погони, подлецы просто сотрут нас в порошок!

Похоже, Этзилий не собирался преследовать именно его. Скорее всего, кубраты спешили воспользоваться слабостью империи и вторгнуться так далеко на юг, как только можно, до окрестностей самой столицы! Собственно, причина сейчас не имела никакого значения. А вот результат имел, и большое. Он оказался едва ли не хуже, чем сознательная погоня за желанной добычей — видессийским Автократором!

Но их лошади теперь скорее напоминали тени некогда могучих боевых коней. Какой там галоп! Жалкая, хромающая, спотыкающаяся рысь — вот все, на что они были сейчас способны. Если бы кочевники поднажали, они прикончили бы беглецов, из последних сил пытавшихся уйти от преследования. Но даже у степных коньков был предел выносливости.

Поэтому сцена погони выглядела дико. Маниакису вспомнилось представление мимов во время одного из Праздников Зимы. Тогда каждый актер двигался так, словно его наполовину заморозили; всякая, самая пустячная мизансцена растягивалась чуть ли не на час, вызывая сперва громовой, а затем судорожный хохот зрителей. Даже воспоминание о том представлении заставило бы его сейчас расхохотаться, если бы он не был занят весьма серьезным делом, унося ноги ради спасения собственной жизни. Вдобавок он никак не мог забыть о лучших актерах столицы, которых собственноручно отдал на заклание этим самым кубратам в надежде повеселить их.