— Да, мы с ней идем в Кэмден-маркет, чтобы купить какую-нибудь дешевую одежду. Того, что я привезла с собой, не хватает. А завтра вечером мы отправляемся на танцы в Хаммерсмит-пэлэс. Перед этим я подстригу ее. Спасибо за приглашение на ужин, непременно приду. — Обеды не входили в перечень услуг, предоставляемых миссис Напье за тридцать пять шиллингов в неделю.

— Эльза говорит, что с понедельника вы приступаете к работе. — Колина Литтлмора, сидящего по другую сторону от Фионы, при всем желании нельзя было назвать привлекательным. Он был устрашающе худ, с впалыми щеками и мягким, безвольным ртом; в его карих глазах притаилось какое-то загнанное выражение. Тем не менее Фиона считала его едва ли не писаным красавцем, уж во всяком случае намного симпатичнее Нейла Грини, в чертах лица которого она не находила никаких признаков характера. Фиона подумала: как странно, что она не замечала этого раньше. Во время войны Колин попал в плен к японцам и его отправили на строительство железной дороги. Он умудрился выжить, но вернулся домой инвалидом, неспособным ни к какой работе, его здоровье было окончательно подорвано. У Колина были какие-то проблемы с легкими, он не мог нормально дышать и ел только тщательно измельченную пищу. Сейчас перед ним стоял нетронутый стакан апельсинового сока. Жена Колина, мать Эльзы, погибла во время войны при бомбежке фабрики, на которой она работала.

Фиона сказала:

— Я увидела объявление на воротах фабрики дальше по улице. Там написано: «Требуются упаковщицы». Фабрика называется «Медицинские препараты Пентонвилля». Не успела я войти, как меня сразу же приняли. Я начинаю с понедельника, — гордо закончила она. Теперь у нее были работа и жилье, и ее преследовало ощущение, будто Ливерпуля и ее семьи никогда не существовало.

Колин сморщил свой тонкий, острый нос.

— Эта компания платит жалкие гроши.

— Четыре шиллинга шесть пенсов в час, но мне все равно, лишь бы хватало на жизнь.

— Вам не должно быть все равно. Каждый должен получать по труду. Я знал одного парня, который работал там. Он говорил, что на той фабрике не признают профсоюзов.

Фиону профсоюзы не интересовали. Дома никто и никогда не говорил о политике или о профсоюзах, только о прическах. Она вспомнила о проспекте, который получила в Гайд-парке и который по-прежнему лежал у нее в сумочке. Она достала его и показала Колину.

— Что ж, это правильно, — одобрил он, прочитав текст. — Равная плата за равный труд, в этом есть смысл.

— То же самое говорила и женщина, которая дала мне его. Я полагаю, если внимательно прочесть его, все кажется вполне разумным. В общем, я совершенно вышла из себя, когда мужчины попробовали перекричать ее. Я заставила их замолчать.

Колин улыбнулся своей мягкой мальчишеской улыбкой.

— Это хорошо, дорогая. Если бы все выходили из себя, сталкиваясь с чем-то, что кажется им несправедливым, мир стал бы намного лучше. — Он вопросительно изогнул бровь. — А что, если на фабрике «Медицинские препараты Пентонвилля» мужчинам за ту же работу платят больше, чем женщинам?

— Господи! Я даже не подумала об этом. Полагаю, я выйду из себя, как в Гайд-парке.

— Будем надеяться. — Внезапно он встал. — Мне пора идти. — Голос его неожиданно стал хриплым. — Этот дым вреден для моих легких. — Дым стлался под потолком белыми пластами.

— Я тоже не против того, чтобы лечь пораньше. У меня была трудная неделя, и я страшно устала. Я пойду с вами — то есть если вы не возражаете.

— С удовольствием, дорогая.

— Только попрощаюсь с Эльзой.

Пианист заиграл «Мы снова встретимся», когда Колин Литтлмор и Фиона вышли из «Золотого ягненка» и зашагали по Пентонвилль-роуд. Он уступал ей в росте и был худ, как щепка. Крошечный домик с террасой, в котором он жил вместе с матерью и дочкой, находился через две улицы. Комнатенка Фионы располагалась на соседней улице, но в другой стороне.

Казалось вполне естественным, что Фиона взяла его под руку. Она подумала, что он очень милый и ни на что не жалуется. Она сравнила Колина со своим отцом, который заставил страдать свою семью из-за полученного во время войны увечья и кончил тем, что сбежал, исчез из их жизни.

Они шагали в дружелюбном молчании, пока не дошли до улицы, на которой жил Колин.

— Хотите, чтобы я зашла к вам и приготовила чай? — спросила Фиона.

— Буду вам признателен, дорогая. — Колин потрепал ее по руке. Ему казалось, что он еще никогда не встречал такого уязвимого и невинного существа, как Фионнуала Лэйси. Он вспомнил, что как-то читал, что инкубаторные новорожденные цыплята привязываются к первому же человеку, потому что лишены матери. Фиона ушла из дома и точно так же привязалась сначала к Эльзе, потом к семье Эльзы, потому что страдала от невыносимого одиночества и отсутствия друзей. В то же время он чувствовал, что при других обстоятельствах она могла бы проявить недюжинную твердость духа и даже жесткость.

— Завтра я пошлю своей маме открытку, — сказала Фиона, когда они завернули за угол. — Она, наверное, очень беспокоится.

— Да она наверняка лезет на стенку.

— Но я не стану сообщать ей свой адрес. Просто напишу, что со мной все в порядке.

— Это должно ее успокоить. Дорогая, — вымолвил он, задыхаясь, — мне лучше присесть на секунду, пусть мое дыхание придет в норму, прежде чем я войду в дом.

Фиона опустилась на ступеньку рядом с ним.

— Не могу ли я помочь чем-нибудь? Потереть вам спину или что-нибудь в этом роде?

— Нет, но вы можете войти в дом и поставить чайник на огонь. Вот ключ.

— Хорошо.

Он услышал, как она бежит по коридору, горя желанием помочь. Потом в кухне зашумела вода, и он подумал, что из нее выйдет хорошая, заботливая мать — и замечательная жена. Рядом с такой девушкой, как Фиона Лэйси, мужчина способен покорить мир.

Колин улыбнулся, а потом тихонько вздохнул. Если бы он был моложе и если бы у него было получше со здоровьем…

* * *

Из художественного колледжа в серую изморось октябрьского дня вышла молодая женщина. Под мышкой она несла большую папку, края которой были схвачены клейкой лентой. В черных слаксах в белую полоску и мешковатом красном джемпере, с распущенными светлыми волосами, которые ореолом обрамляли ее лицо, она выглядела совсем юной, но мужчина, прятавшийся в парадном чуть дальше по Хоуп-стрит, знал, что ей исполнилось двадцать восемь и что у нее трое достаточно больших детей, которые уже ходят в школу.

Именно по этой причине, чтобы вовремя забрать детей, она и шагала так быстро и целеустремленно. Он следил за ней уже давно и знал, что она будет идти пешком до самой Иксченджстейшн, вместо того чтобы сесть на автобус где-нибудь на Скелхорн-стрит. Автобус может застрять в пробке, и тогда она опоздает. Она была организованным человеком и хорошей матерью.

Из колледжа вышли другие студенты. Один из них, молодой человек лет двадцати с небольшим, заметил быстро удалявшуюся женщину. Лицо его осветилось улыбкой, и он перешел на бег, чтобы догнать ее. Женщина улыбнулась в ответ, но не замедлила шага. Следивший за ними мужчина отпрянул в глубь парадного, когда они проходили мимо по другой стороне улицы.