—Честно слово: вылетел, как мешок с известной субстанцией, и впоролся в противоположную стену.

Потом пришлась поскучать. Эдак секунд двадцать пять-тридцать. И оценить твердую уверенность, с которой Лариса Яковлевна ответила на еще один вопрос государыни:

—Запросто! В крайнем случае закатаем этого урода в асфальт и уйдем за Стену…

…Закатывать «этого урода» в асфальт и уходить за Стену не пришлось. Хотя я и допускал такое развитие событий. Не прошло и десяти минут, как ОК-шник вежливо постучал в дверь, смиренно подождал еще две с половиной, получил разрешение войти, снова нарисовался на пороге и, страшно радуя взгляд носом, размазанным по лицу, учтиво представился. А дальне поведение этой личности начало раздражать: извинения прозвучали крайне неискренне и переложили львиную долю вины на личный состав гарнизона; приглашение в кабинет, прозвучавшее по второму разу, но в другом ключе, в принципе не допускало возможности отказа, а персональный приказ Язве вообще не лез ни в какие ворота:

—А вы пока займитесь написанием подробнейшего отчета!

Откровенно говоря, я почему-то не обратил никакого внимания на слово «подробнейший». А Лариса Яковлевна, явно съевшая на дворцовых интригах целую стаю собак, сходу поняла, что этот хам жаждет выжать, как лимон, первую «внешницу» — ну, или вторую, если считать матушку — побывавшую на Базе, и презрительно фыркнула:

—Вы на самом деле считаете засечников недоумками или так бездарно притворяетесь? Ратибор Игоревич взял с меня предельно жесткую клятву Силой о нераспространении информации задолго до того, как привел на Базу!

—И почему вы не отказались?— забыв о том, что только что извинялся, гневно спросил «этот урод» и опять нарвался на оскорбление:

—Вы, определенно, клинический идиот: я получила несколько ранений, не совместимых с жизнью, на первом этапе мутации, Баламут ни разу не целитель, а накопителей с Жизнью, позаимствованных им у бойцов рейдовой группы, не хватило из-за чудовищных потерь Силы, вызванных отсутствием соответствующего сродства! Впрочем, все это лирика. А проза жизни звучит в разы жестче: объясните мне, пожалуйста, с какого перепугу я, командир смены личной охраны Императрицы Дарьи Ростиславовны, должна предоставлять вам какие-либо отчеты?!

Мужик опять побагровел, но на этот раз от унижения. Ибо местоимение «вам» прозвучало крайне неуважительно. А тут и я добавил свою лепту:

—Приблизительно то же самое мог бы сказать и я. Ибо не являюсь вашим подчиненным и лично вам ничего не обещал. Но, так и быть, проявлю толику великодушия: рейдовая группа засечников сходила на Ту Сторону, пробилась к лабораторному комплексу корхов и сожгла его дотла термитными смесями. Никакой гарантии того, что сгорели ВСЕ трофеи, полученные во время захвата бойцов известной вам ДРГ, естественно, нет, но это абсолютный максимум того, что можно было сделать.

—Почему? И что за термитные смеси?

Я закатил глаза к потолку и с трудом удержался от матерной тирады. Впрочем, часть своих мыслей все-таки изложил:

—Интересно, каким образом наша группа должна была сделать большее? Убедить пару сотен особей, модифицированных под охрану особо важных объектов на территории с магофоном Земли, провести землянам экскурсию по комплексу и дать возможность тщательно осмотреть каждое помещение? Или опросить корхов, выживших в нашей акции, выяснить, не отправляли ли они трофеи с Земли куда-нибудь еще, пробежать восемьдесят километров по местному аналогу Багряной Зоны, раздобыть транспорт, а потом пройтись по всему другому миру магией и сталью? Я понимаю, что вам хочется доложить начальству о ВАШИХ ЖЕ успехах, но закатайте губу. Или сходите на Ту Сторону сами. Приблизительно то же самое могу сказать и о термитной смеси: я упомянул о ней только для того, чтобы вы могли примерно оценить температуру пламени в момент уничтожения комплекса. А рецепта можете не ждать: мы, засечники, и так делаем в разы больше, чем положено по договору. На этом у меня все. Нам с Ларисой Яковлевной пора. Счастливо оставаться.

Ждать реакции ОК-шника, естественно, не стал. Отпальцевал Шаховой приказ начинать движение, прошел мимо мужика, пребывавшего в состоянии шока, повернул направо и вскоре оказался в фойе первого этажа, забитом старшими офицерами форта. Ждали наверняка не нас, а Большое Начальство, но я воспользовался ситуацией в свою пользу — подошел к исполняющему обязанности начальника гарнизона, поздоровался и потребовал доставить нас в аэропорт Читы. Желательно на военно-транспортном вертолете.

Судя по тому, как забегали глазки несчастного погранца, он сомневался в том, что вправе выделить нам, гражданским, армейскую вертушку, но сразу двое вояк из прежнего постоянного состава шепотом рассказали, как и в чьем сопровождении мы с Язвой появились в «Двадцать втором». Тут все вопросы снялись сами собой.

Что самое забавное, в нашу пользу сыграло и появление охреневшего ОК-шника: оценив его состояние и сообразив, что мы имеем к этому самое прямое отношение, погранец преисполнился к нам глубочайшего почтения. Так что уже через пару минут мы забрались в его служебный внедорожник, а через пятнадцать-семнадцать въехали на аэродром и покатили к вертушке, только-только начавшей прогревать движки.

Пообщаться с Шаховой удалось уже после взлета. И не сказать, чтобы нормально. Но обсуждать серьезные вопросы вслух я был не готов, поэтому влез в настройки текстового редактора, задал приватный режим отображения, вывесил голограмму напротив своего правого плеча и начал набирать первое предложение. Язва покосилась на картинку, поняла, почему не видно никакого изображения, и торопливо привалилась ко мне. А когда прочитала сообщение, появившееся под таким углом зрения, потянулась к виртуальной клавиатуре:

Это сообщение не давало ответа на самый главный заданный вопрос, и я решил о нем напомнить. Но стоило вытянуть руку, как Лара шлепнула по ней ладошкой и продолжила писать: