Монитор ЭЭГ прогудел сигнал тревоги. Вспышки осциллографа стали похожи на распущенную пряжу, на множество извивающихся червяков.

Вокруг Харви началась тихая паника.

– У нее остановилось сердце. – Доктор О'Ферал положил руки на грудь Сандре и с силой надавил. – Свяжитесь с кардиологическим отделением, – распорядился он. – Нужен дефибриллятор. – Он снова надавил на грудь, потом еще и еще раз в определенном ритме.

Одна из сестер уже бежала через палату.

Пики на экране ЭЭГ начали успокаиваться, спадать, но не от действия барбитуратов. Началось кислородное голодание мозга.

Дефибриллятор привезли менее чем через девяносто секунд. Данс разорвал больничную рубашку Сандры, и Харви увидел ее большие груди с расплющенными сосками. Ей приставили на область сердца электроды дефибриллятора, О'Ферал крикнул «О'кей!», и кто-то из обслуживающего персонала нажал кнопку. Последовал громкий электрический разряд, Сандра дернулась в сильных конвульсиях и упала без движения.

Пики на электрокардиографе становились все слабее. Дефибриллятор включали снова и снова, но каждый раз тело Сандры сотрясали конвульсии и она падала на спину, безвольная, как тряпичная кукла.

Спустя три минуты пики на кардиографе исчезли совсем, на экране появилась немигающая прямая линия в сопровождении дребезжащего сигнала.

Сандра Лок была мертва.

Среда, 24 октября

«Дворники» размазывали по ветровому стеклу струи дождя, зато они беспрепятственно скатывались вниз по запотевшим боковым окнам «фольксвагена». Кэт ехала в сторону узкого железнодорожного моста, испытывая облегчение оттого, что избавилась от жары, создающей ощущение клаустрофобии, и скорби дома Дональдсона. Вот только этот автомобиль, севший ей на хвост…

Она почти вплотную прижалась к обочине, но он даже не пытался обогнать ее. Автомобиль отвлекал ее внимание, она то и дело смотрела в зеркало заднего вида. На дальнем конце моста она притормозила, но он тоже сбавил скорость. Кэт добралась до пересечения с людной торговой улицей и повернула направо, начиная подумывать, уж не преследуют ли ее в самом деле. Ехавший сзади автомобиль повернул налево.

– Придурок, – сказала она.

Владения М. Долби и сына протянулись примерно на сто ярдов – от угла улицы до скобяной лавки – и выглядели соответствующим образом: мрачно, но не слишком. На черном щите золотыми буквами были выведены слова: «Похоронное бюро», вдоль занавешенного окна более мелкими буквами шло название фирмы.

Кэт оставила автомобиль на боковой улице и вернулась назад пешком. Дождь стихал, но холодный ветер и унылые мысли замораживали ее. Она снова почувствовала досаду на Терри Брента, своего редактора, услышала слова медиума Доры Ранкорн, увидела Кевина Дональдсона, безвольно сидящего в кресле. Должно быть, директор похоронного бюро был прав, когда сказал на кладбище, что викарию придется за многое ответить. Салли Дональдсон, потревоженная в своем месте упокоения, как будто нарушила тот хлипкий баланс, который установился было в жизни Кэт.

Когда-то она видела фильм, где в людей, которые дурачились на кладбище, вселялись духи умерших и убивали их. Но это только в кино. В реальной жизни такого не бывает.

Действительно, мертвые братья не посылают посланий.

Ее стала бить дрожь.

Она миновала широкие ворота в кирпичной стене. Вывеска гласила:

«ДОЛБИ И СЫН», ПОХОРОННОЕ БЮРО.

НЕ ЗАГРОМОЖДАЙТЕ ПРОХОД. ТРЕБУЕТСЯ ДОСТУП КРУГЛЫЕ СУТКИ.

Остановившись у парадной двери, Кэт нервно сглотнула, осознав вдруг, что никогда прежде не бывала внутри похоронного бюро, и прорепетировала свой рассказ. Она надеялась, что ей повезет и она встретит того же служащего, который был на кладбище. А может быть, он ее не узнает, но уж акцент-то определенно припомнит и подумает: что за странное совпадение – еще одна американка. Она набрала в грудь побольше воздуха, придала лицу, как она считала, соответствующее выражение и вошла.

Кэт ожидала увидеть там прилавок, как в магазине, а за ним – мрачного, с траурным выражением лица человека. Вместо этого она оказалась в комнате, напоминающей вестибюль маленькой, но довольно дорогой гостиницы, которая имела форму латинской «L». Стол регистрации разделял ее на две уютно обставленные половины – места ожидания для посетителей. За столом сидела доброжелательная, спокойная женщина лет пятидесяти, с короткими седыми волосами, в синем кардигане, с ниткой крошечных жемчужин на шее. Она улыбнулась Кэт:

– Добрый день.

Вся мебель – красное дерево с зеленой велюровой обивкой – была точной копией мебели Викторианской эпохи. На полу – толстый золотой ковер, на стенах – золотые с цветочным орнаментом обои, несколько резных канделябров с розовыми абажурами и такие же бра на стене. Не хватает только камина, подумала Кэт.

– У меня есть две пожилые тетки, которые живут вместе, – сказала она. – Одна из них сейчас находится в хосписе и, вероятно, в ближайшие дни умрет. Ее сестра попросила меня зайти к вам. Есть некоторые вещи, которые ее беспокоят, вот я и подумала, что смогу немного успокоить ее.

– Конечно. – Женщина еще раз улыбнулась Кэт полной симпатии улыбкой, которая была не совсем фальшивой.

– Ей уже приходилось сталкиваться с вашей фирмой, и она очень высокого мнения о ваших услугах. Но ее слишком расстроила статья в газете о женщине, которую похоронили заживо, а ведь вы были распорядителями похорон.

Женщина побледнела.

– Да-да, думаю, вам лучше поговорить с мистером Морисом Долби. Я сейчас за ним схожу. – Она вышла через дверь в конце комнаты.

Кэт очень хотелось выпить чашку кофе: после завтрака у нее не было во рту ни капли горячего. Она оглядела стулья. Милые, как розовые занавески в морге. Как оборочки, обрамляющие гроб Салли Дональдсон. На стене в рамочке висел сертификат Британского института бальзамирования.

Регистраторша вернулась. За ней следовал маленький человечек, окруженный аурой из двух взаимоисключающих элементов: спокойного достоинства и напыщенной самоуверенности. На нем был черный как уголь костюм, накрахмаленная белая рубашка и черный по-старомодному широкий галстук. Редеющие, с сединой волосы зачесаны назад и сильно набриолинены. Кожа на лице бледная, с темными прожилками, а щеки как защечные мешки какого-то мелкого грызуна. В глазах – настороженность, в голосе – поразительная елейность.

– Я – Морис Долби, мадам, чем могу служить?

Кэт с облегчением вздохнула – на кладбище был другой человек – и повторила все, что наплела приемщице. Гробовщик указал ей жестом на кресло, уселся напротив и положил маленькие ручки на полированную поверхность столика.

– Это всегда так грустно – терять тетю.

– Да, – согласилась Кэт.

– Они очень непростой народ, эти тетки.