— Иван! — Мужик обернулся. — Проверь ящики!

Для меня они все были Иванами. Их лица невозможно было рассмотреть в темноте. Немногословная компания мужиков примерно одного роста и уж точно одного рода деятельности, который нам пока не был ясен. У меня возникло подозрение, что мы просто не успеем ничего понять.

Фигура Ивана вернулась к пирамиде ящиков. Из правого угла ему подсвечивало два фонарика.

Иван сдвинул несколько ящиков, бормоча себе что-то под нос. Наклонился.

— Вроде все, — устало произнес он.

— Вроде или все? — спросил его обладатель хриплого голоса, который был явно главным в этой бригаде.

— Все.

Снова луч фонарика прошелся по нашим лицам, словно требуя внимания.

— Так что здесь было? — уже более мягким голосом повторил свой вопрос хриплый.

— Мы же в купе ехали, не в вагоне, — негромко произнес Петр.

* * *

Мурашки пробежали у меня по спине. Я испугался, что сейчас эти мужички захотят зайти в наше купе — и что тогда?

— Ну зачем нас держать за идиотов? — с сожалением в голосе проговорил главный. — Разве вас мама никогда не учила говорить правду? Это же не больно — сказать правду…

Наступившая вслед за этими словами хриплого пауза заставила меня мысленно попрощаться и с Гулей, и с жизнью. Я ощутил себя виноватым почти перед всеми, а особенно перед своей казахской женой, для которой оказался столь роковым подарком.

К главному подошел Иван, взял в руки пистолет, покрутил его.

— Это Молдаванина, — сказал он. — У него аллергия на железо, он все изолентой обматывает: и ножи, и вилки… Придурок!

— Так вы что? —Луч фонарика уперся мне в лицо. Поссорились с ним?

— Ага, — ответил за меня Петр, и тут же луч перепрыгнул на него. — Я его столкнул…

— Да? — чуть ли не обрадованно воскликнул главный и громко хмыкнул. — Ну ладно, это ваши дела! Можете хоть резать друг друга, если в голове туман! Но чтоб груз всегда был целым!

Мы стояли остолбенев, а главный швырнул отобранный у Ивана пистолет в открытую дверь вагона, в ночь.

— Эй, — позвал он своих. — Работать! Мы отошли к поперечной стенке вагона, остановились, закрыв собой дверцу ведущую через туалет в наш тамбур. На нас больше не обращали внимания.

Мужики перегружали деревянные ящики в машину. Верхние ящики пирамиды были меньше и короче нижних. Один из мужиков, в одиночку тащивший ящик, споткнулся и упал мостом: ноги в вагоне, а торс уже в кузове грузовика. Ящик, ударившись о деревянный пол кузова, загремел железом.

— Оружие, — прошептал мне Петр.

— Эй, чего разлегся! — хрипло крикнул ему главный. Нижние длинные ящики мужики носили вдвоем. Я опустился на корточки, подтянул к себе один из мешков, развязал его горловину и сунул внутрь руку.

В мешке был песок.

— Що там? — спросил Петр, присев рядом. Вместо ответа я подставил ему раскрытый мешок. Он тоже полез туда рукой. Посмотрел на меня удивленно. Потом вытащил горсть песка, поднес к носу, понюхал. Улыбнулся и, раскрыв ладонь, протянул мне. В нос ударил сильный запах корицы.

Петр завязал мешок и поднялся на ноги.

— Пишлы, — он кивнул на открытую дверь вагона, в верхнем левом углу которой зависла желтая луна. — Боны вжэ выгрузылысь…

Только мы сделали пару шагов к луне, как в проеме снова появились мужики.

Они стали заносить в вагон небольшие белые мешки и сбрасывать их на место выгруженной пирамиды ящиков. Один из них, кажется Иван, остался и выравнивал ногами сброшенные на пол вагона мешки. Потом утаптывал второй слой.

Мы стояли, затаив дыхание.

После того, как несколько слоев этих мешков были уложены на место пирамиды, мужики стали укладывать по бокам и сверху мешки с песком.

— Можете вылазить, мы тут сами сделаем, как было! — крикнул нам один из них.

Мы спрыгнули с вагона.

Небо было усеяно звездами, и я смотрел на них, задрав голову и стараясь ни о чем не думать.

Когда шея устала, я оглянулся на Петра. Он стоял рядом, о чем-то задумавшись и опустив взгляд на землю под ногами.

Из вагона донесся громкий шелест брезента.

— Отъезжай! — крикнул кто-то.

Хлопнула дверца кабины, машина завелась, отъехала на пару метров от вагона и снова остановилась.

Мужики закрыли дверь вагона. Главный подошел к нам.

— У вас покурить есть что? — спросил он устало.

— Есть, «Прима» — Петр кивнул и собрался было сделать шаг к ступенькам служебного купе, но я схватил его рукой.

Он остановился, а я тут же направился быстрыми шагами к вагону. Забрался в купе, порыскал руками под столом, нашел пакет, содержимое которого вызвало недавно у Петра приступ хохота. Вынес его и вручил главному.

Тот достал щепотку «табака», понюхал. Лицо его растянулось в улыбке.

— Спасибо, ребята! — сказал он. — Там у вас под брезентом камыш покруче!

Счастливо довезти! До встречи! — И, развернувшись, главный пошел к грузовику.

— Слушай, а где остальные? — Я обернулся к Петру, заметив, что мы остались одни.

Грузовик взревел мотором и поехал, нащупывая фарами дорогу. Еще одна пара фар вспыхнула недалеко от нас и двинулась вслед грузовику. Это была «Нива». То ли грузовик, то ли «Нива» посигналили, и буквально через несколько секунд громыхнули, дернувшись, вагоны. Мы запрыгнули в свой, закрыли наружную дверь в тамбур. Вошли в купе. На нижней полке не было Гули. Я испуганно поднял голову и увидел ее лицо, она лежала на верхней.

Галя сидела за столом. Как только состав стал набирать скорость, она подожгла спиртовую таблетку и стала варить кофе.

Петр набил свою трубку, подкурил от синего спиртового пламени и вышел в тамбур.

Я вышел следом. Некоторое время мы молча стояли, напротив друг друга в узком тамбуре.

Петр открыл наружную дверь. Громче зазвучал стук колес. Мы обгоняли редкие далекие и близкие огоньки. А сверху светили звезды. Небо было урезано плавной черной линией. Поезд медленно поднимался в горы.

Петр выдохнул табачный дым, и его туманное облачко вылетело в открытую дверь.

— Що мы вэзэм? — тихо, опустив голову, спросил он.

— Наркотики, — так же тихо ответил я. Петр тяжело вздохнул.

— А я думав, що писок, — произнес он устало.

— И песок тоже везем… Только мне кажется, что песка маловато… у нас же было два самосвала…

Петр кивнул, не поднимая головы. Снова поднес трубку ко рту.

Я вспомнил, что в сопроводиловке на груз упоминалось про двенадцать тонн песка. Двенадцать тонн — это, наверно, почти полный вагон или по крайней мере полвагона. А сколько здесь? Я задумался, прикидывая количество мешков с песком.