И вот однажды, пробираясь пешим, Арис поднялся на гору и встал на ночлег, увидев, что в долине без всякого присмотра пасутся тучные стада скота и табуны лошадей. Это означало, что где-то близко селение, и вздумал он ночь переждать, а утром спуститься и попросить коня. Но на закате вдруг узрел город с крепостными стенами! Высветленный косыми лучами, он сам показался ему лучистым и круглым, напоминающим солнце, – в подобных городах жили чудские сколоты!

Зная обычай скуфский, что всякое дело след начинать с утра, философ от волнения уснуть не мог, и ночью, когда на площади и радиальных улицах зажглись огни, он взволновался так, что объялся колючим холодом. Очертания этого города в точности повторяли обсерваторию на седьмом ярусе башни в Ольбии, которую воссоздал Бион, добыв свидетельства из варварских рун!

Однако же и вовсе оцепенел, позрев в ночное небо.

Расположение светил в точности соответствовало огням этого города! Словно сойдя с небес, созвездия собрались все вместе за высокими крепостными стенами…

Арис утратил счёт времени, взирая на это видение, и спохватился, когда уж ночь прошла и стали гаснуть звёзды, а огни земные, что вторили небесным, внезапно стронулись со своих мест, смешались и, выстроившись в ряд, потянулись прочь из города!

И лишь когда посветлело от восставшей лучистой зари, философ узрел, что это уходят люди и уносят с собой светочи, суть факелы, пылающие у них в руках. Уходят и уносят с собой нехитрый скарб, детей и угоняют скот.

– Эй, стойте! – закричал он. – Куда же вы?!.

Его никто не слышал, ибо город лежал внизу и далеко от горы. Тогда он побежал, махая руками, и часто падал, поскольку не смотрел под ноги, разбил колени, чело о камни и, оказавшись перед распахнутыми воротами, вдруг осознал, что город уже пуст. И всё равно он вошёл, метнулся влево, вправо и очутился в лабиринте меж двух неприступных крепостных стен!

Арис так долго путешествовал по диким лесам, что давно не опасался заплутать и сгинуть; тут же он потерялся в рукотворных дебрях и, испытывая животный страх, почуял близость смерти.

– Эй, люди! – звал он, сотрясая замкнутое пространство. – Я погибаю! Кто мне укажет путь?!

Неведомо, сколь долго он блуждал по лабиринту и делал тщетные попытки взобраться по отвесным бревенчатым стенам; казалось, миг кончины за следующим поворотом, но обезумевший вдруг услышал женский голос у себя за спиной. Арис обернулся и увидел выход на улицу, а далее площадь и высокий огонь в середине круга. И там же оказались три чудские женщины на ретивых, нервных кобылицах: две в алых одеждах скрещивали факелы, подняв лошадей на дыбы, а третья, юная, в белом плаще, украшенная цветами, словно невеста, гарцевала вокруг них и выкликала печальные заклички.

– Я заплутал! – Арис бросился к ним. – Я чужеземец, странник!..

Женщины не вняли, а две, что были с факелами, разъехались и теперь заголосили хором, оглашая брошенный город пронзительным криком – то ли молитва, то ли клич или плач, слов не разобрать. Потом чудинки в алом разъехались в разные стороны и стали поджигать дома! А третья, в белом, возликовала и стала кружиться по площади, словно в танце.

Верно облитые горючицей или смолой, строения в тот же миг вспыхивали и охватывались огнём снизу до кровель. Подобного варварства философ не ожидал, смешался и даже сначала пробовал тушить – эта крепость была загадочной и требовала изучения! А он ещё не успел войти в дома и посмотреть, что там внутри, зачем, к примеру, над кровлями вздымаются сотни печных труб и из многих курится дым искристый и слышен утробный гул, тогда как люди покинули город?

– Что вы делаете? – вопрошал философ, кружась ещё по площади вместе с танцующей наездницей. – Зачем вы жжёте город?! Вы кто?!

И, образумясь, понял, что от волнения говорит на эллинском наречии, возможно, потому женщины и остаются глухи к его речам.

Тем часом пламя охватило всю середину города и понеслось по лучистым улицам, неведомой силой втягиваясь в дома. Арис едва успел выскочить из огненного круга и устремился за женщинами, которые отступали к внешним стенам и вершили свой неотвратимый и безумный ритуал. Он пытался не отстать от них, поскольку опасался вновь заплутать в лабиринте меж двух стен и сгинуть в пожарище, поэтому толком так ничего и не рассмотрел и скоро очутился вне города. Он же пылал вкупе со стенами, словно один гигантский костёр, и раскалённый воздух вздымался до небес!

Меж тем чудинки отъехали от огня, поставили коней в ряд и стали взирать с некой варварской радостью и вновь выкликать невразумительные звуки.

– Скажите мне, чужестранцу, с какой целью вы сотворяете сей ритуал? – уже на сколотском наречии спросил их Арис, мечась перед мордами коней. – Почему люди ушли, а вы подпалили город?

– Мы добываем Чу, – взирая на огонь, промолвила дева в белом.

Философ в отчаянии потряс головой:

– Не понимаю! Не вижу причинно-следственных связей! Как можно увязать сей варварский поджог и время? И вообще зачем его добывать?

Женщины послушали его, и юная, украшенная цветами, спросила у тех, что в алом:

– Сей человек – чумной?

– Чумной, сдаётся, – отозвались те.

Говорили так, словно его тут не существовало вовсе, и снова возрадовались, оглашая кличами бушующее пламя. Вокруг расстилались зелёные ковры пастбищ, река бежала с гор, поодаль высился густой сосновый лес, откуда на пожар взирали дикие пятнистые олени; столь благодатного места в Рапейских горах было не сыскать, а безмудрые сколоты сами жгли город! И тут философа осенила мысль, объясняющая и поспешный бег жителей на восходе солнца, и этот поджог, – на чудь кто-то напал! Должно быть, неведомые враги приближались, и жители бросилась прятаться в леса!

– Зачем же вы палите крепость, – спросил Арис, – когда такие толстые и высокие стены можно защищать бесконечно долго? Можно выдержать и пересидеть любую осаду! В лесах же вы уязвимы…

Чудинки опять переглянулись между собой, и на сей раз только одна, всадница в белом, изрекла слово. И это слово опять было «чумной».

Тогда он ещё не ведал глубинной сути наречия сколотов и объяснял их заключение так, как это принято было в Середине Земли, то есть считал, что чудинки принимают его за больного чумой, хвори заразной и смертельной. Однако, говоря так, они не сторонились чужеземца, не прогоняли прочь и позволяли стоять с собою рядом.

– Я в полном телесном здравии! – пытался убедить он. – Но не понимаю, зачем вы жжёте город? Если он не старый и очень крепкий?