Две вставные новеллы о взаимоотношениях между людьми и демонами, вне сомнения, призваны развить все ту же мысль о неслучайности столкновения любого человека с демоническими силами и о том, что само противостояние им является немалым испытанием, выдержать которое дано не каждому.

В истории авреха Шехтер не случайно подчеркивает, что муж не должен ждать жену возле миквы – хотя бы для того, чтобы никто не знал, когда именно для нее настает время ритуального очищения. Аврех, внешне соблюдая это правило, все же нарушает его: томимый желанием, он ждет жену ДОСТАТОЧНО БЛИЗКО от миквы, чтобы человек, более-менее знакомый с еврейской традицией, догадался, что он делает в данном месте. Окунание в микве обычно совершается через 10–14 дней после начала у женщины месячных, и все это время супругам запрещена интимная близость. Таким образом, обращаясь к супругу с просьбой поцеловать ее в губы, женщина явно выражает тайные желания авреха. И то, что он, будучи прекрасно осведомлен о запрете на столь интимный поцелуй при постороннем, все-таки целует жену, означает для человека, поднявшегося на определенные духовные высоты, духовное же падение с этих высот.

Вся сила этого духовного падения и находит свое проявление на физическом уровне – в его смерти. Таким образом, демон Нешикула не явился откуда-то из преисподней, чтобы напасть на этого авреха, а родился, как ему и полагается, непосредственно из его тайных страстей и желаний. Следующая история, рассказанная Акивой, лишь подтверждает это.

В сущности, рассказ Акивы представляет собой смешение двух широко распространенных в еврейском фольклоре легенд. Первая рассказывает о том, как некий путник случайно попадает за мифическую реку Самбатион, за которой, согласно преданию, поселились после крушения северного Израильского царства 10 колен еврейского народа, а вторая – о том, как столь же случайно человек оказывается в деревне или в городе, населенных демонами.

У Шехтера купец по прозвищу Гевер оказывается в знаменитом Бермудском треугольнике, где он разделил бы судьбу многих пропавших без вести путешественников, но именно Богобоязненность Гевера и знание им Торы помогают ему и его команде выжить.

В самом деле, не будь Гевер знатоком Талмуда (а Талмуд – это не что иное, как часть Торы, Божественного откровения, переданного евреям сначала изустно, но затем из-за угрозы забвения записанная мудрецами), не будь его вера в то, что Талмуд содержит в себе величайшие тайны мироздания, столь крепкой, и он, и его спутники погибли бы. Да и то, что из всех предметов, бывших на корабле, Гевер спасает именно молитвенные принадлежности, то есть талит и тфиллин, говорит о его Богобоязненности. И то, что он, знаток Торы, не сумел сразу разгадать, к кому именно в гости занесла его судьба, является целиком и полностью его личной виной. Тем более что знаков для этого было более чем достаточно: и странный характер молитвы, и искажение «раввином» текста Торы, и прямое нарушение заповеди о тфиллин, который «раввин» вместо того чтобы надевать один раз в день, надевает дважды, должно было по меньшей мере навести Гевера на размышления. Еще большие подозрения в нем должна была возбудить та плотская, не совместимая с духовностью жадность, с которой демоны надевали на себя тфиллин, помогающие, согласно иудаизму, притянуть к тому, кто ими пользуется, поток Божественной энергии. И, наконец, окончательно он должен был прозреть, когда глава демонов представляет ему свою дочь Махлат.

Дело в том, что слово «махала» на иврите означает «болезнь» и, согласно еврейской демонологии, Махлат – это имя демоницы, дочери самого Ашмодея, насылающей на человека всяческие болезни. Но Гевер не придал значение этому обстоятельству именно потому, что не хотел придавать этому значения! Низменные, нечистые побуждения оказываются, увы, сильнее и его Богобоязненности, и знания Торы, и чувства долга.

В какой-то момент, впрочем, положительные черты личности Гевера помогают ему прозреть, и он бежит с таинственного острова. Однако когда Махлат через год является к нему в Гавану, Гевер вновь оказывается во власти этих побуждений, и с этого момента его гибель становится неотвратимой. Движимый жаждой плотских утех с демоницей, Гевер принимает доводы Махлат о том, что она «не виновата в том, что родилась демоном», и продолжает с ней сожительствовать, падая все ниже и ниже и одновременно плодя все новых и новых демонов…

В итоге, таким образом, именно Гевер, по мысли автора и его героя Акивы, несет ответственность за появление в нашем мире легендарного потомка Махлат – Че Гевары – одного из самых страшных убийц ХХ века, бывшего поистине порождением преисподней…

Безусловно, на этом круг идей, заложенных в рассказе «Бесы в синагоге», не исчерпывается, однако большая часть этих идей практически закрыта для широкого не только нееврейского, но и еврейского читателя, так как требует более глубокого знакомства и с еврейской мистикой, и с еврейской литературой.

На перемене

В этом рассказе, как, впрочем, и в большинстве произведений Якова Шехтера, современная реальность тесно переплетена с еврейской историей, мистикой и фольклором.

В зачине рассказа Шехтер воссоздает типичную атмосферу в синагоге между послеполуденной молитвой (минхой) и молитвой вечерней (мааривом). Первую во многих синагогах читают обычно незадолго до захода солнца, а вторую – сразу после появления на небе первых звезд. Таким образом, между двумя молитвами проходит 20–25 минут, которые большинство прихожан в синагоге и в самом деле проводят за досужими разговорами или размышлениями о смысле тех или иных мест Священного Писания – идти домой, чтобы через 5–10 минут снова вернуться в синагогу, просто не имеет смысла.

Но, как легко заметить, это время приходится на сумерки, то есть на совершенно особый период времени суток, называемом на иврите «эрев». Обычно слово это переводится как «вечер», но это – не совсем точный перевод. На самом деле правильнее было бы перевести «эрев» как «сумерки», а если уж делать с этого слова кальку на русский язык, то оно должно звучать как «время смешения», ибо происходит от глагола «леитарэв» – «смешиваться». Сумерки – это и в самом деле, с точки зрения иудаизма, время смешения тьмы и света, кажущегося и реального, правды и вымысла.

Шехтер отнюдь не случайно избирает для своего рассказа этот час суток – поди разберись в неясном свете «сумерек», кто из героев, высказывая свое мнение по поводу рассказа собеседника, прав, а кто ошибается, да и является ли сам этот рассказ самой что ни на есть правдой, или просто притчей, либо красивой сказкой с поучительным концом.

Словом, писатель, вслушиваясь в рассказы завсегдатаев синагоги «Ноам алихот», занимает роль стороннего наблюдателя, предлагая читателю выбрать те ответы на заданные загадки, которые ему больше по душе.

К примеру, читатель должен сам решить, действительно ли молитва реб Вульфа на могиле великого раввина Йосефа Каро в мгновение ока «ретроактивно», то есть «задним числом», изменила действительность, превратив никому не нужную старую деву в счастливую невесту, или же реб Вульф все это себе попросту вообразил, а девушка была обручена уже в тот момент, когда пришла на могилу? Или что именно спасло от рака героя Войны Судного дня – страстное заступничество перед Богом его друзей или современная медицина? И в самом ли деле в «пляжной истории» имело место чудо «воскрешения из мертвых» или санитар «скорой помощи» просто поспешил с констатацией смерти авреха?