Трини Сальседо тоже была там, возле своего фургончика; ноги сами понесли меня к ней, я начала говорить и выложила ей всю историю про себя, Томми и Кармен. Она выслушала меня, а после того, как я закончила, спросила, зачем я ей все это рассказываю, и тут я поняла, что сама этого не знаю, а она сказала, мол, ну что ж, может быть, теперь тебе будет о чем подумать, повернулась и ушла обратно в свой фургон. Меня, помню, это просто взбесило: и то, что я невесть зачем полезла со своим признанием, и то, что она просто удалилась, вместо того чтобы… не знаю, чего я ожидала, но… будь у меня тогда какое-нибудь оружие, клянусь, я бы ее убила.

Ну что, побрела я назад, злющая, как собака. Помню, ругалась прямо на улице, люди на меня оглядывались, но что именно так меня взбесило, было не совсем ясно. Чего я ждала от этой монахини, каких слов или действий? Чтобы она простила меня? Отпустила мой грех? Но ведь тогда я даже не подозревала о существовании чего-то подобного и уж точно не думала, что в этом нуждаюсь. На деле же это было еще одно легчайшее касание Его пера. Злость, как известно, ума не добавляет, поэтому неудивительно, что я совершила очередную глупость. Первым делом мне пришло в голову, что наша компания бездомных мне не подходит, потому что все они дерьмо собачье, а Томми хуже всех, повел себя так, будто это я во всем виновата, а его, бедненького, сбила с пути, можно подумать, он до встречи со мной был невинным младенцем. Поносил меня последними словами, а остальные хоть так и не гавкали, но, как я приметила, стали меня сторониться. Между тем у меня еще оставалось унций восемь настоящего, чистого зелья, которое тогда шло по паре сотен за грамм. Даже с учетом половинной оптовой скидки можно было рассчитывать сшибить штук двадцать — достаточно, чтобы начать новую жизнь. Ну я и пустила по улицам слушок, что имею на продажу полфунта классной дури, и пару дней спустя проснулась от удара по ребрам — двое парней стояли надо мной и спрашивали: где продукт, сука. Наверное, я рассчитывала, что в случае чего-то подобного наши поднимут тревогу, у нас там все выручали друг друга, но, видать, компания ополчилась против меня из-за всех этих историй. Может быть, бомжи, как школьники, все еще верили в настоящую любовь. Но не исключено, что меня подставил Томми: решил отомстить за то, что я ввела его в искушение.

Я заорала, надеясь, что кто-нибудь меня услышит, потому что, как бы ни относились ко мне на Маркете, туда частенько заглядывали копы, социальные работники и сотрудники всяческих благотворительных контор. Ребята, понятное дело, рассердились, надавали мне тумаков, а под конец один треснул меня по голове чем-то тяжелым, да так, что я обмякла. Но совсем не вырубилась и сознавала, что меня вытащили наружу и забросили в машину. Это был новехонький микроавтобус: я ощущала запах машины, смешанный с ароматами мужского одеколона и пота. В то время микроавтобусы вошли у гангстеров в моду: у них нет багажников, в которые можно прятать похищенных людей, но бандиты — ребята крутые и о таких мелочах заботятся мало. Они швырнули меня на пол, под заднее сиденье, один громила придавил мне шею своей кроссовкой «найк», и машина тронулась. Налетчики, сидевшие впереди, разговаривали по-испански, парень сзади время от времени вставлял слово. Потом завизжали тормоза, меня швырнуло вперед, послышался звон разлетевшегося стекла и два хлопка сработавших подушек безопасности. Водитель яростно выругался, кроссовка убралась с моей шеи, поскольку ее обладатель от толчка перелетел через переднее сиденье и врезался в ветровое стекло. Я схватилась за ручку задней двери, но тут раздались новые хлопки, похожие на те, которые бывают при запуске фейерверков. Правда, до меня сразу дошло, что никакие это не петарды. Один из похитителей застонал. Дверца распахнулась, и в проеме возник Орни Фой с дымящимся пистолетом в правой руке. Протянув руку, он вытащил меня из машины. Мне было очень плохо, голова отчаянно болела, и я едва могла стоять, так что ему пришлось держать меня за талию.

Он сказал, что долго искал меня, а тут случайно увидел по телевизору и уже несколько дней болтался возле нашей берлоги, расспрашивая обо мне. Неужели мне никто не сообщил? Нет, никто. Он рассказал, что решил обшарить наше пристанище ночью и явился как раз тогда, когда меня оттуда вытаскивали. Теперь-то я понимаю, что его послал Господь, но тогда решила, что это везение. Я огляделась по сторонам. Бандитский пикап налетел на фонарный столб, двое громил лежали мертвыми в луже крови, кузов был изрешечен пулями, и я сообразила, что третий парень так и не выбрался из машины.

Мы находились на практически лишенной уличного движения Дуглас-стрит, между Гранд-авеню и авеню США. Единственной машиной, кроме раздолбанного микроавтобуса, был красный пикап «Форд-150», с большими колесами и здоровенной вмятиной в боковой панели; мы забрались в него и укатили. Очевидно, Орни погнался за похитителями и устроил так, что они врезались в фонарный столб, но сам он об этом не заговаривал, а я не расспрашивала, инстинктивно чувствуя, что ему не хочется распространяться о деталях операции. В тот момент я буквально парила в небесах от адреналина и была готова ехать в этом пикапе хоть на край света, лишь бы с Орни Фоем, первым человеком, который убил кого-то ради меня. Но не последним, да смилуется надо мной Господь, отнюдь не последним.

Как только «форд» тронулся, я, лежа на его заднем сиденье, потеряла сознание, а когда пришла в чувство (мы как раз пересекли Джорджия-лейн по Девяносто пятой), обнаружила себя на заднем сиденье «шевроле». Открыла глаза, убедилась, что за рулем по-прежнему Орни, и снова провалилась в забытье. Спрашивать я ни о чем не стала: мне уже осточертело думать о себе и самой принимать решения.

Наша поездка продолжалась в общей сложности четырнадцать часов. Когда он остановился в Валдосте заправиться и купить еды, я впихнула в себя кусочек, хотя из-за тошноты, и головокружения есть не хотелось, запила колой и снова провалилась в сон. Ну а когда, уже ближе к вечеру, очнулась, мы находились на границе штатов, на двухполосном гудронном шоссе, проходившем по зеленой, гористой местности. До этого мне ни разу не доводилось бывать в горах. Почувствовав, что проголодалась, я сказала об этом Орни и, услышав в ответ, что мы скоро приедем домой, ощутила такое счастье, какое испытывала разве что в раннем детстве, когда еще читать не умела. Ловушки, которые дьявол расставляет, чтобы отвратить нас от Бога, сладостны, но это истинная сладость, не ложная, она исходит от Бога, хотя мы не знаем этого. Сам Сатана не имеет в карманах ничего, кроме того, что не положил туда Бог.

Спустя некоторое время мы съехали с шоссе и начали подъем по крутой, усыпанной гравием дороге, вихляя мимо заваленных буреломом ущелий, заросших жимолостью и пуэрарией, под гребнями, покрытыми рябинником, тюльпанными деревьями, кизилом, орешником и другими представителями окрестной флоры. Правда в то время, пока я не изучила местность, все эти ботанические названия не были мне знакомы. Мы проехали под преграждавшим дорогу шлагбаумом с надписью «ПРОЕЗД ЗАКРЫТ. ЧАСТНАЯ СОБ СТВЕННОСТЬ». Орни попросил меня выйти и опустить за нами шлагбаум, и пока я делала это, он разговаривал по рации.

Потом путь продолжился по еще более крутому склону, мотор натужно гудел на подъеме, и наконец, когда мы обогнули большой валун, Орни остановил машину, крикнул, и через пару секунд из кустов неожиданно появился человек в камуфляжном одеянии, с десантной винтовкой. Орни представил меня: «Уэйвел, это Эммилу, она останется с нами». Часовой кивнул и снова исчез, а мы перешли по деревянному мостику через маленький говорливый ручей и оказались на месте. «Это Бейлис Ноб, последний уголок Свободной Америки», — пояснил мой спутник. Место было похоже на маленький городок — старые дома, пара обшарпанных трейлеров, запах древесного дыма и сильный запах животных, хорошо мне знакомый. Свиньи, сказала я, принюхавшись, но он поправил: нет, всего лишь свинячье дерьмо. Я вышла из машины, и в этот момент боль вернулась с полной силой: меня ослепил яркий свет, потом все рассыпалось на черно-белые, как в старом кино, фрагменты, а там и вовсе исчезло.