Дубельт внимательно посмотрел на товарища.

– Тогда уж давай начнем с тебя, Адам. Кому служишь ты?

– Я первым спросил, извини.

– Себе, – ответил Дубельт просто.

– Себе, – повторил Сагтынский, – это ты правильно и честно сказал. Но мы – часть империи, Лео.

– Конечно, – спокойно ответил Дубельт. – Я служу себе, а значит, и империи. Я служу империи, а значит, и себе. И ты тоже. Твой вопрос – где у меня кончаются интересы службы и начинаются личные? Понимаешь – задать такой вопрос ты был бы обязан только в одной ситуации…

Сагтынский положил руку на плечо Леонтию Васильевичу.

– Ты думаешь, что меня приставили к тебе как шпиона?

– Возможно.

– Нет. И это глупо. Глупо, что нет ни одного человека, которому пришла бы идея поставить меня присматривать за тобой, пользуясь нашими дружескими отношениями. Просто чтобы быть в курсе твоих дел. Но Орлов – не Бенкендорф, не фон Фок. Так что ты вполне можешь мне доверять. Вопрос в том, могу ли я доверять тебе? Что касается империи, тут мы, я полагаю, едины. А вот что касается личного… У тебя есть в этом деле личный интерес?

Дубельт кивнул.

– Не деньги, не власть и не слава, – сказал он тихо. – Просто так сложились обстоятельства. Передо мной вдруг возникла загадка, которую я был вынужден решать.

И он рассказал Сагтынскому про свои последние встречи с Бенкендорфом и Крыловым. А окончив, добавил:

– Вся эта история мне уже надоела, Адам. Она отвлекает меня от настоящей работы. Если бы не прямое повеление императора, я давно бы уже перестал заниматься этой чертовой историей. Но теперь просто вынужден довести дело до конца. Понимаешь? Быть частью империи порой означает просто заниматься чепухой.

Обитель

Хотя она и замотала ступню оторванным рукавом платья, ткань все равно быстро пропиталась кровью, а сил, чтобы оторвать второй рукав и сменить повязку, уже не было. Шип, проколовший ей ногу, снова ушел в каменную плиту с изображением ноты. Ноты были выбиты на всех плитах. Наверное, следовало идти так, чтобы из нот получалась мелодия. Но поскольку бабка была лишена музыкального слуха, то свою внучку она нотам не выучила. Какая злая ирония – сбежать от навязанного ей бессмысленного спутника, пройти столько залов и попасть в ловушку именно тут – совсем недалеко от выхода! Но не было сил даже злиться – крови вышло много, и Луиза сильно ослабела. Она лежала на ковре пыли, угасая, все более отстраненно понимая, что это – конец.

Конец. Она больше никогда не вернется к Феде, никогда не обнимет его, никогда больше не отдастся ему, не почувствует на своих губах его губы.

Но, может быть, доктор еще сможет сам пройти оставшиеся залы по оставленным ею следам?

Нет! Как противно! Надеяться на спасение от того, кому в горячке отдалась, вообразив, что это ее любимый? На этого грубого и совершенно безумного протеже бабки! Ни за что! Сейчас она немного полежит, подождет, пока кровь уймется, и попробует снова встать на ноги. А если опять наткнется на выскочивший из плиты штырь – что же! Поползет на коленях! Она опустила голову на камень. И вздрогнула всем телом. Ей показалось, что где-то внизу приглушенно треснул выстрел. Потом еще один! Что это? И сразу представился Федя, который нашел подземный ход, про который говорил Галер. И теперь ищет ее. Но выстрелы?

Луиза еще крепче прижалась к каменным плитам, пытаясь услышать что-то еще. Может, он стреляет, подавая ей знаки? А может… А может, стреляют в него? Может быть, за ним гонятся? И он теперь в страшной опасности? Или даже его ранили, и Федя лежит там, под землей, истекая кровью, как и она? И шепчет ее имя?

Она закричала и в бессилии начала бить кулаками по камням, звала своего любимого, а потом поползла вперед.

Шип выскочил у нее перед самым лицом – еще немного, и он вонзился бы ей прямо в подбородок. Луиза оцепенела. Слезы хлынули из глаз. Содрогаясь всем смертельно уставшим телом, обессиленная от потери крови, она рыдала беззвучно.

Но тут позади раздался скрежет, часть стены, где она прошла в зал Овна, раскрылась. И в проходе показался Галер. Луиза сквозь слезы посмотрела на него и чуть не охнула от ужаса. Вымазанный в пыли с ног до головы, с лицом, перепачканным кровью… Но самыми страшными были глаза – ввалившиеся, горящие лихорадочным блеском. Спаситель? О нет, скорее надо было бежать прочь от этих глаз, от этого безумия, воплощенного в тощей грязной фигуре.

Галер сделал шаг вперед, посмотрел на Луизу. Его голова странно дернулась.

– Вот ты где, чертова девка, – сказал он тусклым голосом. – Что, сбежала? Бросила меня? Думала, не догоню?

Он невесело рассмеялся, а потом посмотрел на кровавый след, тянувшийся за девушкой. И тут его глаза вдруг снова стали обычными – сработала многолетняя врачебная практика.

– Что с ногой? – спросил он.

– Напоролась на шип, – в отчаянии крикнула Луиза.

Доктор осмотрелся. Он увидел ноты на плитах и сделал совершенно правильный вывод.

– Понятно. Наступать можно только на те ноты, которые складываются в определенную мелодию.

– Я не знаю нот.

– И я не знаю. Так что сначала займемся твоей ногой. Покажи, где выскочил шип?

Она ткнула пальцем. Доктор перескочил через эту плиту, присел на корточки у ног девушки. От него ужасно несло вонью, но Луиза сделала вид, что не замечает запаха. Галер размотал пропитавшуюся кровью повязку из рукава и осмотрел рану.

– Вода есть?

– Нет. Я потеряла сумку. А у вас?

Доктор вдруг понял, что и его мешок с флягой куда-то пропал.

– Нет.

Он вывернул рукав наизнанку, нашел на нем свободное от крови местечко и, приложив к ране, снова перебинтовал – туго.

– Если мы не выберемся как можно скорее и не вычистим рану, то ногу придется отнять. Заражение тут гарантировано.

Луиза была так обессилена, что совершенно не отреагировала на его слова.

– Мы и так умрем здесь, – ответила она. – Мы не пройдем этот зал. Не знаем нот.

Галер кивнул.

– Мы не знаем. Но он – знает. Ведь он играл на скрипке. И хвалился, что был отменным скрипачом.

– Кто?

– Крылов.

– Кто?

– А!

Доктор устало махнул рукой. Предыдущий зал он прошел без помощи мертвого баснописца, в последний момент разглядев отметину от пальца Луизы, где она нажала на изображение острова Крит. Что это был за остров и почему именно он был нужен, чтобы пройти зал Тельца, Галер не знал, да