– Ты порезал себя, чтобы не поддаваться мороку? – уточнил Мильк.

– Ну да. А до этого привел в чувство Глаза, с пустым взглядом пилящего свою веревку. Когда морок начал скручивать меня, я примерно понимал, что происходит. Всеми силами старался сосредоточиться на настоящем мире, но потом понял, что этих сил не хватает. Я уже не видел ни Гиеагра перед собой, ни Глаза рядом. Вот тогда меня и осенило – как молнией. Кинжалом, который уже был в моей ладони, я полоснул себя по руке. Конечно, не хотел резать так глубоко, но уж не до расчетов было. Зато помогло – будь здоров, хвала Скорпиону. Мой кинжал не чета ножику Глаза, хватило бы одного движения, чтобы рассечь веревку.

Мильк задумчиво посмотрел на меня.

– Значит, и вы с Глазом пытались резать веревку.

– Готов биться об заклад, каждого из нас призраки понуждали к этому. Но тебя они зацепили как рыбу на крючок. Стоило немалых трудов привести тебя в чувство. Расскажешь, что видел?

Поколебавшись немного, парень начал рассказывать. Говорил он сбивчиво, без своего обычного красноречия. Видно, что морок чем-то сильно задел его, хотя на меня он особого впечатления не произвел. Почти детская история про пиратов и освобождение из плена. Пришлось напомнить себе, что я все-таки видел в этой жизни намного больше этого паренька.

– Тяжело, – счел я тем не менее нужным посочувствовать. – Забавно, что ты тоже спасал отца.

Этим нехитрым приемом я спровоцировал следующий вопрос. Зачем я это сделал, известно только бессмертным богам. Меня тянуло поговорить, а на роль слушателя Мильк годился не хуже любого другого.

– Тоже? – ухватился Мильк. – И ты в своем мороке освобождал отца из плена?

– Нет, – грустно улыбнулся я. – У меня другая история. – Дождавшись жадного вопросительного взгляда, я продолжил: – Почти две дюжины лет назад моего отца обвинили в измене. Это самое страшное обвинение, какое только можно представить, и людям не дано решать, справедливо ли оно. Суд вершат боги.

– Боги? Как? – не удержался Мильк от ненужного вопроса.

– В измене обвиняют редко, не чаще одного-двух раз в дюжину лет, – продолжал я, словно не слышал вопроса. – И на площади перед главным храмом города собираются все, кто может ходить и способен видеть. Места не хватает, и люди сидят друг у друга на плечах. Но я был в первом ряду – так полагается. Ноги отца заковали в колодки, а к шее привязали веревку, намотанную на барабан. Веревка не очень толстая, и если боги видят, что человек невиновен, она порвется, когда палач станет медленно барабан вращать.

Я замолчал и молчал довольно долго, но Мильк не решался вставить хоть слово.

– Я был уверен… я верил в невиновность отца до последнего мгновения. Я все смотрел и смотрел на эту проклятую веревку, натянувшуюся как тетива лука. Я не видел ничего, кроме веревки, я почти не видел даже лица своего отца. К счастью, наверное.

Непроизвольно я поискал глазами взгляд Милька, но не нашел его – парнишка опустил голову к земле, словно чувствуя за собой какую-то вину.

– Веревка почти лопнула, – продолжил я. – Почти… Я слышал, как трещали волокна. Меня потом целый год преследовал во сне этот тихий треск, дарящий надежду, которой так и не суждено было сбыться. Мне немало лет, Мильк, я всякого насмотрелся за свою жизнь, но клянусь, худшего кошмара у меня с тех пор не было. Тишина, темнота – и только треск. Снова тишина – долго, целую вечность – и треск… Я просыпался от собственного крика.

Теперь и я вперил глаза в землю, будто бы желая понять, что же так заинтересовало там Милька. Луна спряталась за редким облаком, и я с трудом различал контуры собственной руки. Поэтому не видел, как дрожали мои пальцы.

– Иногда мне кажется, что боги сами сомневались в вине моего отца, оттого веревка уцелела едва-едва. Хотя я понимаю, что так думать – кощунство. А в моем мороке все происходило точь-в-точь как в тот день, до самой мелкой подробности, до длинного пореза на черепе палача – от небрежного бритья. Только в тот миг, когда веревка готова была затрещать, в моих руках вдруг оказался кинжал. Представляешь, Мильк, этот самый кинжал. До веревки – рукой подать. Буквально рукой подать…

Какое-то время спустя я встряхнулся и поймал себя на том, что повторяю «рукой подать» в четвертый или в пятый раз. Резким движением я сел, оставив без должного внимания стрельнувшую болью руку, и тихонько засмеялся.

– Дурацкий морок. Заметь, Мильк, нас обоих призраки окунули с головой в детство. Там проще найти в человеке слабину. Но обгадь меня Телец, хотел бы я узнать, на чем зацепили Гиеагра. Наш великий герой кажется мне человеком, начисто лишенным слабостей.

Мильк – он все еще избегал смотреть мне в глаза – принужденно засмеялся в ответ.

– Ты не прав, Бурдюк. Если бы все обстояло подобным образом, я бы сейчас нежился в своей постели – если, конечно, какая-нибудь прелестница не изменила бы моих планов. А Гиеагр… Гиеагр, пожалуй, все равно совершал бы свои подвиги, но в более обжитых местах.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно поинтересовался я, так как разговор повернул в нужное мне русло.

– Только то, что любовь – это, безусловно, слабость для любого героя, а именно любовь повела Гиеагра в этот безумный поход.

– Ты хочешь, чтобы я принял эту дикую историю про Фаэниру за чистую монету? – усмехнулся я.

– Я ничего не хочу, – ощетинился Мильк, быстро приходя в себя. – Ты можешь верить или не верить во все, что тебе заблагорассудится. Только вся эта дикая, как ты говоришь, история происходила у меня на глазах с самого начала.

– Не кипятись, – успокаивающе сказал я. – У меня в мыслях нет объявлять тебя лжецом. Я верю, что Фаэнира погибла, и верю, что она теперь является Гиеагру… да и тебе, как я понял. Но хоть убей не пойму, за какими такими бесами ей направлять вас в Проклятые Земли.

– Сначала я тоже никак не мог взять в толк, – признался Мильк. – И только после разговора с Эписанфом все встало на свои места.

– И что же это за места? – спросил я, стараясь своим язвительным тоном подзадорить парня.

Возможно, мой план сработал, а быть может, Мильк просто не видел причины не быть со мной откровенным. Так или иначе, рассказывал он вполне охотно.

– После смерти Фаэниры Гиеагр принес щедрую жертву богам и испросил совета у оракула. Чаще всего жрецы доносят слова богов в таком туманном виде, что без помощи толкователей не обойтись… да и эта помощь порой бывает весьма сомнительной. Но в тот раз боги высказались достаточно ясно. Они повелели Гиеагру постичь каждого из детей звезд, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, о чем идет речь. Так мы оказались в Землях Зодиака.

Я задумчиво кивнул, скорее своим собственным мыслям, нежели собеседнику. Это пророчество многое объясняло. А ведь до того все подвиги – или безумства – Гиеагра в Землях Зодиака выглядели в моих глазах в высшей степени нелогично. Между тем Мирдгран говорил на своих занятиях, что люди практически никогда не поступают вопреки логике. И если ты логики не видишь, это вовсе не значит, что ее нет, – просто ты слишком мало знаешь.