стоят ли они этого риска.

Он притихает так надолго, что я осмеливаюсь сказать:

— Но твоя семья?

— Теперь они знают. Какое-то время я… я не знал, как им сказать. Как будто я просто не знал нужных слов, и каждый раз, когда я пытался сказать, я просто… не мог. Так что я откладывал это слишком долго. Когда у моей сестры Зигги случился срыв, и ей поставили диагноз, я чувствовал себя таким виноватым. Мы очень разные люди, и нейроотличность уникальна для каждого человека, но было столько признаков, которые я должен был увидеть до того, как она скатилась в такое плохое состояние. Я должен был быть рядом с ней, но я был здесь, ушёл в своё дерьмо и… — он вздыхает. — Тогда я решил, что мне надо найти способ. Потому что Зигги заслуживала знать, и моя семья тоже.

— Я знаю, что они любят меня, моя семья. Разумом я знал, что они целиком и полностью поддержат меня; так и было. Я просто… мне нужно было найти способ сказать им так, чтобы справиться с этим. Это заняло у меня целую вечность, но я написал каждому из них письмо на электронную почту, потому что так я справляюсь лучше. Уверен, это выглядит странно.

— Я не думаю, что это странно, — я сжимаю его ладонь. — Я думаю, это изумительно. Ты нашёл способ сказать им так, чтобы чувствовать себя в безопасности, и позволил себе сделать это.

Он кивает.

— Но даже тогда мне потребовалось найти время и смелость, чтобы сделать это с людьми, которые любят меня безоговорочно, — он смотрит на меня, и когда его глаза встречаются с моими, что-то сокрушительно острое пронзает моё сердце. — Потому что это та часть меня, о которой ты только что говорила. Часть, которую я оберегаю сильнее всего.

Я улыбаюсь ему. Перед глазами всё немного расплывается, и мой подбородок дрожит.

Его лицо напрягается.

— Почему ты плачешь?

— Потому что ты сказал мне, — шепчу я. — Ты только что поделился частью себя.

Он поднимает ладонь, мягко проводит костяшками пальцев по моему подбородку. Его большой палец едва ощутимо проходится по моей нижней губе.

— Ты тоже поделилась, — его кадык дёргается от глотка. — Но я всё равно не знаю, что заставило тебя плакать.

Я смеюсь и вытираю глаза.

— Слёзы счастья. Когда тебе доверяют, это многое значит. Спасибо.

Аксель так серьёзно смотрит на меня через очки, будто пытается разгадать.

— Всё ещё хочешь, чтобы я почитал? — спрашивает он.

— Да, пожалуйста.

Я принимаю свои вечерние лекарства и отключаю электрическую грелку. Гарри сворачивается на полу, а Скугга тихонько мяукает во сне. Аксель открывает небольшую книжку в мягкой обложке, держит её одной рукой и проворно листает до страницы с загнутым уголком. Его свободная рука вновь находит мою, и наши пальцы крепко переплетаются.

Я закрываю глаза, говоря себе, что не буду спать, потому что не хочу пропустить ни минуты. Но потом я опускаю голову на его комфортное крепкое плечо и понимаю, что битва проиграна. Безопасно, умиротворенно. Этот низкий мягкий голос убаюкивает меня.

Глава 22. Руни

Плейлист: Regina Spektor — Hotel Song

На следующий день я в шалаше с Акселем после того, как все ушли. Я говорю себе, что так хочу компенсировать то, что я проспала (спасибо тебе, желудок, за то, что ночью пришлось несколько раз просыпаться) и пришла помогать не так рано, как вчера. А не потому, что я вечно хочу быть рядом с мужчиной, за которого вышла по абсолютно неромантическим причинам и к которому испытываю хоть отдалённо романтические чувства.

И это определённо не потому, что я проснулась и увидела очередной набросок с Гарри и Скуггой, который был таким очаровательным, что моё сердце принялось выписывать пируэты. Этот рисунок надёжно спрятан в моём чемодане вместе с остальными — на этом рисунке Гарри безмятежно валяется на боку, а Скугга подпрыгнула над ним и тянется к бабочке. Это самый счастливый на данный момент рисунок, и я пугающе привязана к нему.

Сегодня я немного вымоталась и едва ли была чрезвычайно полезной, потому что мой желудок до сих пор недоволен жизнью, а значит, я мало ела, и кофе исключается, и мне привиделся очередной эротический сон про Акселя. Я проснулась дискомфортно возбуждённой, после сна потребовалось совсем немножко, чтобы дойти до финиша, и это вообще не сняло напряжение.

Так что сегодняшний день прошёл за чередой небольших задач, выполняемых со смутным ощущением неудовлетворения. Я уставшая, голодная и возбуждённая. Мне нужен кофеин, но я не могу пить кофе. Я хочу кушать, но не ем еду. Я хочу секса, но не занимаюсь им. Короче говоря, я опасно близка к сварливому состоянию.

Пока я тащусь по лестнице на второй этаж шалаша, я чувствую, что моя попа вибрирует. Я иду по коридору к комнате, которую красил Аксель, и проверяю телефон. Сообщение от папы.

«Привет, милая. Надеюсь, ты наслаждаешься отдыхом. Приедешь на День Благодарения? Никакого давления. Я могу быть на съёмочной площадке. Или не быть».

Мой сварливометр зашкаливает на ещё одно деление. Он практически спрашивает разрешения заняться своими продюсерскими делами вместо того, чтобы отметить праздник.

Прежняя я уже написала бы ему, сказала, что он может делать свои дела, и что со мной всё будет в порядке. Но новая Руни, которая встала на ноги в шалаше, уже не рвётся преждевременно сглаживать ситуацию. Я не спешу. Потому что я не знаю, что я чувствую по этому поводу. Мой папа может подождать моего честного ответа.

Когда я вхожу в комнату, Аксель поднимает голову, переставая красить вдоль косяка у двери.

— Норм? — спрашивает он.

Я убираю телефон в карман.

— Я избегаю своего отца.

Он хмурится.

— Он тебя донимает?

— Нее. Просто он в своём репертуаре.

Аксель возвращается к покраске.

— Я почти закончил, и мы сможем пойти домой…

«И наконец-то заняться сексом» повисает в конце предложения.

Жар переполняет моё тело во всех местах, где мне не терпится ощутить его ладони, язык и тело. Щёки Акселя розовеют, когда он опускает голову, и плутовская прядь шоколадных волос падает ему на лоб. Этой ночью я собираюсь делать восхитительно развратные вещи с этим мужчиной.

— Мне сначала надо прибраться, — говорит он, — но потом мы можем уйти отсюда, и я приготовлю нам что-нибудь поесть.

— Я помою кисточки и валики, — говорю я ему. Чем скорее я приберусь, тем быстрее мы уйдем, и тем быстрее мы займёмся сексом.

— Спасибо, Ру.

Я закрываю банки