«Ой, не мужчина, а солнце без пятен!» — подумала Юля.

— Он мне рассказал, что первый визит к вам вышел неудачным… — Майя сделала паузу, давая Юле возможность высказаться, но Юля решила не дразнить гусей и промолчать. — Он сам не рад. Я его не защищаю…

«Ха-ха, как раз защищаете».

— Кто из мужчин никогда не напивался? Зато в следующий раз, я уверена, он будет себя вести у вас, как на приеме у английской королевы, — улыбнулась Майя.

— Следующий раз… мм… — замешкалась Юля. — Я не уверена, но… кажется, Степа говорил мне, что не очень хочет сейчас общаться с отцом.

— Ерунда! Нет, я знаю, что он говорит — Степа. Только это не он говорит, это его упрямство и дурная гордость — гордыня! — говорят. Я именно поэтому к вам пришла, Юля. Я надеюсь, вы сможете на него повлиять. Так мягко, как вы это умеете.

Лесть в исполнении старой орлицы выглядела пугающе.

— Да что я могу… — пробормотала Юля.

— Скажите ему: твой отец напился, потому что волновался, как ты его примешь.

«Оправдания…» — подумала Юля, уставившись на пол в шахматную черно-белую клетку. Под соседним столом валялся шмат пирожного «Наполеон».

— Скажите: он все же твой отец, родная кровь, он о тебе заботился много лет, — продолжала Майя. — Надо быть снисходительнее.

Негромкая струнная музыка, звучавшая в кафе, напомнила Юле плеск воды, сегодняшний ее пролет над Канале Гранде. Вот бы сейчас — туда!

— Скажите: нехорошо это, лишать Ярослава общения с дедом… И так далее.

— Думаете, поможет? — вздохнула Юля.

— Попробуйте — и узнаем! — усмехнулась Майя. — Скажите, что все мы не вечны. Годы пролетят, не успеешь оглянуться. Это кажется, что впереди еще уйма времени, а на самом деле… нельзя это драгоценное время упускать, Степану нужно помириться с отцом сейчас. Разве не так? Разве вы не согласны?

Юля скрутила из салфетки бумажный рулет. Отхлебнула воды.

— Мне кажется, вы преувеличиваете степень моего влияния на Степу.

Майя Александровна зачерпнула ложечкой сливочную пену, сидевшую поверх кофе, с удовольствием съела ее, а ложкой указала на Юлю:

— Если вы будете говорить мягко и уважительно, как хорошая жена говорит с мужем, то Степа вас послушает.

Дальше увиливать было невозможно. Юля вернула на стол измятую салфетку и впервые прямо встретила взгляд орлицы.

— Я не хочу на Степу влиять. Не в этом. Это его отношения, ему решать.

— Вздор! — отрезала Майя.

Юля молчала. Нет, ты меня не запугаешь, и не надо сверлить меня гневным взглядом.

После паузы Майя Александровна заговорила уже более ядовитым тоном:

— Юля! А вы задумывались, чего лишаете своего сына? Вы, я уверена, уже заметили, что детей растить — дело недешевое. Сейчас вы хотите работать, вам нужна няня. Вы можете себе позволить хорошую няню? Или возьмете абы кого за пять копеек? Она будет день напролет болтать по телефону с подругами, а Ярослав будет играть в углу сам с собой, и хорошо, если чистый и накормленный! А если заболеет? Впрочем, какое «если» — дети всегда болеют! Правильные лекарства сейчас очень недешевы. Чтобы болел реже, его надо вывозить на море. Обязательно. Вы это осилите?

— К чему вы это все говорите? — Юля начала сердиться.

— Богдан, помимо всего прочего, никогда о семье не забывает. Он очень щедрый человек. В ваших, именно в ваших интересах, — с нажимом сказала Майя, — сделать так, чтобы Степа с Богданом помирился.

— Нет, спасибо, мы сами вполне справляемся! — подскочила на стуле Юля.

Майя Александровна посмотрела на нее, как на дурочку.

— Неужели? Я ведь знаю, как вы справляетесь. Прежде вы и Степа вдвоем жили на две зарплаты. Хотя, учитывая, сколько вы получаете в музее, верней сказать: вдвоем на полторы. Теперь вас стало трое, но вы, Юля, о презренных финансах не задумываетесь. Вы мчитесь в свой музей, служить за копейки искусству, и предполагаете, что будете жить так же гладко, как раньше. Вы думаете, Яся будет расти аки голубь, затраты только на пшено?

Если прежние речи старой мегеры вызывали у нее раздражение, то сейчас Юля почувствовала себя действительно ужаленной. Сцепив руки под столом в замок, она произнесла:

— Майя Александровна. Если вам хоть немного дороги хорошие отношения со мной — впрочем, почему только со мной? и со Степой тоже, — то я прошу вас — не разговаривать — со мной — в таком тоне.

Пока она говорила, лицо старой дамы становилось все удивленней и удивленней. Затем Майя Александровна отвернулась, нашла официанта и громогласно приказала ему принести еще один мокко. Следующие минуты прошла в молчании. Майя изучающе смотрела на Юлю, потом сказала:

— Пожалуй… я в вас ошиблась. У вас все же есть характер! Это мне нравится.

И мегера улыбнулась.

— Догоню! Догоню! — выкликал Степа, стоя на четвереньках.

Яся взвизгнул и пополз в обход пиона. Передвигался он на четвереньках быстро-быстро, как маленький, но шустрый терьер. Степа замельтешил руками и ногами, создавая видимость бешеной скорости и почти не трогаясь с места.

— Развлекаетесь? — спросил голос из-за забора.

Степа и Яся повернули головы. На край калитки положил кудлатую голову Борис. Боря-маловер, который скинул через файлообменник дизайн приложения и буркнул в телефон: «Даже не хочу знать, доделаешь ты игру или нет, успеешь на конкурс, нет — не хочу знать. Я завязал с этим шапито имени Цукерберга».

— Соловей и сын, чемпионы олимпиад в Сиднее, Мехико, Домске! — восторженно округлил глаза Боря.

Это походило на примирение.

— Присоединяйся, — сказал Степа. — Поучаствуешь, это, в забеге.

Через минуту Борис скакал на четвереньках наперегонки со Степой и младенцем.

— Эй, долго еще? Я вам не орловский рысак.

— Я хочу… чтобы он устал! — отвечал Степа, бегая за Быстрым. — Как увидишь, что он… зевает… или трет глаза… будем спать! Спать укладывать!

— Ф-фу… Я пас. — Борис присел на крыльцо.

— Креативный… класс… выбывает из гонки… остаются супербизоны.

— Мне кажется, бег его только распаляет, — заметил Борис, наблюдая с крыльца за большим и малым бизонами. Помолчав, он добавил: — А я с работы уволился.

— Как? — затормозил Степа.

Яся тоже остановился, поняв, что происходит что-то необычное.

— Как? Так. Пришел и сказал им: я для вас чересчур хорош, — криво усмехнулся Боря. — Нет, на самом деле началось все… с вранья.

— О-о! Чувствую, сейчас будет эпическая поэма. Угу. Пойдем-ка в дом.

Все втроем они переместились в дом, Степа поставил чайник, а Ясе для отвлечения внимания выдал книгу со стихами. Книжку Ярослав любил за толстые картонные страницы, которые было удобно грызть, а еще за смешившую его по неизвестным причинам картинку с белочкой.