Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом лежала бумажка, на которой были записаны телефоны: милиции, «Скорой помощи», пожарной команды и еще какой-то.
— Это чей? — спросил я.
— Тети Племянника, — сказал Глеб. — Она в городе. Он ей звонит. Сообщает…
— Понятно.
Острая наблюдательность немедленно подсказала мне, что никто не решается первым снять трубку. Вдруг отключен за неуплату? Или испорчен?..
Смелым движением руки я поднес трубку к уху: раздался гудок. Наташин телефон я знал наизусть. Но она не знала, что я его знал. И я не хотел, чтобы она об этом догадывалась, ведь я чуть не с первого класса звонил ей и долго дышал в трубку, а потом перестал дышать.
— Наташа, какой у тебя номер?
Она ответила. Я набрал… Послышался женский голос. Он был мне отлично знаком: раньше, услышав его, я сразу же вешал трубку. Но сейчас я не повесил, а передал Наташе:
— По-моему, твоя мама.
— Мамуля, — сказала она так нежно, что острое чувство зависти вновь проникло мне прямо в сердце.
Если б она сказала таким голосом «Алик», я отдал бы все самое дорогое: новый велосипед и бильярд с металлическими шариками.
Она продолжала:
— Нет, не из города… Мы еще здесь, на даче. Опоздали на электричку. Все хорошо. Ты не волнуйся. Я буду часов в одиннадцать. Попроси, пожалуйста, Анну Петровну, чтобы не уходила. Чтобы еще посидела с тобой… дождалась меня, если может. Попросишь? Честное слово? Нет, все хорошо. Сейчас мы на даче. Нет, не на улице. Ты не волнуйся. Просто опоздали на электричку. Целую тебя!
«Уж этого-то мне никогда не услышать!» — с плохо скрываемой грустью подумал я.
И вдруг она сказала:
— Спасибо, Алик!
— Не стоит. Пожалуйста… — ответил я и закашлялся, чтобы не услышали, как заколотилось в груди мое сердце.
Я вновь поднял трубку и протянул ее Мироновой: я уступал место женщинам!
— Сколько минут можно разговаривать? — спросила Миронова.
— Сколько хочешь. Ты же не в автомате.
— Разве не ясно? — задал вопрос Покойник.
— Что? — спросила Миронова.
— Разве не ясно, что и другие родители тоже волнуются? И что поэтому не надо затягивать? Разве не ясно?..
Он заговорил в своей излюбленной форме. Миронова быстро набрала номер. Я, как детектив, постарался представить себе весь ее разговор полностью, угадывая и то, что ей отвечали.
— Валентин Николаевич! — закричала Миронова.
— Ты говоришь…
— Издалека! — закричала Миронова.
— Очень плохо…
— Слышно! — крикнула она. — Это потому, что я нахожусь за городом.
— Тебе нужно…
— Маму! Или папу. Или брата. Или сестру.
Я понял, что Миронова любит подсказывать не только учителям, но и соседям по квартире. Всем, кто старше ее. И главнее!
Потом подошел брат, потому что Миронова назвала его по имени:
— Передай маме, Михаил, что я приеду в одиннадцать. Или в одиннадцать часов десять минут. Потому что мы опоздали на электричку. Повтори слово в слово!
— Ты приедешь в одиннадцать. Или в одиннадцать часов десять минут, — повторил брат Михаил. — Потому что ты опоздала на электричку.
— Не я опоздала, а мы. Мы все опоздали! — строго поправила Миронова. — Повтори еще раз.
Он повторил. На этот раз без ошибок, потому что она повесила трубку. Не сказала ни «целую», ни «до свидания», а просто повесила. Я понял, что Миронова умеет не только подчиняться, но и приказывать. Тем, кто моложе ее. В том, что брат был моложе, я почти не сомневался, хотя она и называла его Михаилом. И все же, чтобы проверить свою догадку, спросил:
— Это твой младший брат?
— Он моложе на один год и семь месяцев, — ответила Миронова.
Острая наблюдательность и на этот раз не обманула меня.
Как только Миронова отошла от аппарата, Покойник, не дожидаясь приглашения, сам бросился к телефону.
Но его номер был занят.
— Разве нельзя было в другое время? Разве можно так долго? — ворчал Покойник, крутя диск. И неожиданно заорал: — Мамочка, это я! Телефон был долго занят… Ты звонила дежурному? Какому? Ах, по городу?
Его мама волновалась так, будто Покойник умер.
Потом Покойник зачем-то сообщил, что мы на даче одни, то есть без взрослых. Тут уж голос его мамы стал так ясно слышен, будто она была не в городе, а на соседней даче. Покойник объяснил:
— Нет, мы не сами… Нам Нинель разрешила!
— Зачем? Зачем ты это сказал?! — Я дернул его за рукав.
Но было уже поздно. Мама кричала, что она родила Покойника не для того, чтобы его потерять.
Я вновь, как опытный детектив, мысленно представил себе их разговор, хотя не все слова из трубки до меня долетали.
— Как ваша учительница могла это сделать? Ведь мы же ее предупреждали! — кричала мама.
— Когда предупреждали? — удивился Покойник.
И я еще раз понял, насколько лучше, если на родительское собрание идут не родители, а старший брат: Покойник не знал никаких подробностей.
— Ну уж это последняя капля! — кричала мама, будто с соседней дачи.
— Как это последняя? В каком смысле? — продолжал удивляться Покойник.
Я понял, что его мама была среди тех, которые нападали на нашу Нинель.
Глеб пригнулся так низко, как не пригибался еще никогда.
— Иди! Твоя очередь! — сказал я с плохо скрываемой злостью.
— Я потом… После тебя… Я могу после…
— Еще бы: у тебя дома ведь никто не волнуется! Ты, конечно, заранее предупредил. Уж ты-то знал…
Никто из ребят нас не понял. Но мы хорошо поняли друг друга. Глеб заранее знал, что мы поздно вернемся. Он сделал для этого все, что мог.
И конечно, еще утром предупредил, чтобы его не ждали.
— О Нинели Федоровне ты не подумал? — тихо, немного приглушив свой справедливый гнев, спросил я. И угрожающе, но шепотом, чтобы другие не услышали, добавил: — Скоро я выясню всё. Все мотивы! Зачем тебе было нужно?.. А? Потом объяснишь! А теперь звони. Как ни в чем не бывало! Иначе все догадаются раньше времени.
Он колебался.
— Звони, будто и у тебя дома волнуются!
Он подчинился.
— Мы тут… Я поздно… В одиннадцать… — сообщил он то, что его папа, сын писателя Гл. Бородаева, и раньше прекрасно знал.
Я издали обдавал Глеба холодной струей презрения. Но так, чтобы эта струя не попала случайно в других, то есть чтобы мой взгляд не перехватили и не догадались о чем-нибудь прежде, чем я закончу расследование.
Потом я узнал адрес Принца, записал его и набрал номер своего телефона. Он тоже был долго занят.
«Может быть, и моя мама звонит дежурному? — подумал я. — А может, Костя разговаривает со своими