– А как же дипломатический брак? Вы с Беренильдой все время напоминаете мне о нем, чтобы я молчала. Вы думаете, монсеньор Фарук согласится отпустить меня на другой конец света?

– Он и не вспомнит о вас, если вы не будете постоянно у него на глазах, – уверил ее Торн. – Для него главное – Книга, а Книга…

– …а Книга – исключительно ваше дело, я знаю. – (Насморк все-таки брал свое, Офелия шумно высморкалась и продолжала, стараясь, чтобы ее голос звучал сурово.) – Вы отвели себе всего три месяца, чтобы научиться читать. Неужели вы надеетесь один, без посторонней помощи, освоить дар нашей Семьи? Может, хватит уже брать на себя все на свете?

Говоря это, Офелия завороженно смотрела на гигантские вихри облаков, но по тому, как опасливо поглядывал на них Торн, она догадалась, что он очень озадачен.

– Что там случилось со стеной? – спросила девушка.

И, облокотившись на каменный парапет, указала вдаль, на продолжение крепостной стены, едва видимое в серебристом тумане. Линия укреплений тянулась по краю Ковчега, между морем воды и морем облаков, но в одном месте, на краю бездны, внезапно обрывалась. Весь вид напоминал декорацию с огромной дырой посередине, в которой вихрем кружились облака.

– Она обрушилась, – пояснил Торн, который гораздо внимательнее смотрел на Офелию, чем на крепостную стену. – Здесь четыре года назад оторвалась часть ковчега.

Офелия испуганно отпрянула от парапета, подумав, что и он может упасть под ее весом.

– Обрушилась? – недоверчиво спросила она. – Стена такого размера?

– Она не так уж велика, – заметил Торн. – Два года назад от ковчега поменьше, Гелиополиса, оторвалась глыба в несколько километров. Разве вы не читаете межсемейные газеты?

Офелия покачала головой. Она всегда думала, что ковчеги представляют собой маленькие, но прочные осколки Земли, и им ничто не грозит. И была потрясена, узнав, что такая огромная часть ковчега может в любой момент вот так рухнуть в пустоту.

«Знаешь, мы живем в престранном мире», – сказал ей когда-то крестный.

Как только тот давний разговор всплыл в памяти Офелии, ее захватил круговорот вопросов. Действительно ли Раскол завершился? Что стало его причиной? Может быть, одна из войн, о которых Настоятельницы не хотели говорить? А Духи Семей – знали ли они об этом что-нибудь важное, прежде чем забыть навсегда? Рассказывается ли в их Книгах о том, что произошло? А вдруг такие сведения окажутся для кого-то опасными?

Из размышлений Офелию вывел дождь. Одна капля упала ей на лоб, другая – на нос, и спустя несколько секунд на стену обрушился холодный ливень.

– Мы действительно живем в загадочном мире, – подтвердила она, прикрывая очки рукой. – Я уже много лет читаю самые разные предметы, а мне кажется, что я ничего не знаю. О земле, разлетевшейся на куски. О Духах Семей, которые все забывают. О Книгах, которые невозможно расшифровать. И о вас.

В глазах Торна что-то блеснуло, и на какое-то мгновение Офелии показалось, будто он наконец готов ей довериться.

Его губы дрогнули, когда вдали прогремел новый залп – канониры, должно быть, имели дело с особо упорным зверем, – и этот звук словно вернул Торна к реальности.

– Надо торопиться, – заметил он хмуро. – Я не могу больше задерживаться, а вы, чего доброго, простудитесь.

Торн быстро зашагал к будке часового, старая луковичная крыша которой вырисовывалась на фоне облачного неба. Офелия впервые с волнением ощутила его одиночество. «Помогите Торну», – умоляла ее Беренильда. Как она могла совершить этот подвиг, имея дело с таким упрямцем?

Позади Агата отчаянно размахивала руками: с ее места, сквозь завесу дождя, сестру можно было различить только по белому пятну платья и рыжему пятну волос. Офелия сделала ей знак потерпеть и побежала вперед, нагнав Торна под навесом будки. Убежище оказалось очень хлипким: сквозь прорехи в черепице текла вода, а близость бездны создавала сильнейший сквозняк.

– Когда вы вернетесь? – спросила Офелия.

– Мне предстоит еще много инспекционных поездок по провинции.

В очках, залитых водой, Офелия уже видела не Торна, а лишь громадный неясный силуэт. Ей показалось, что его голос прозвучал глуше, чем обычно, и причина этого крылась не только в особой акустике под навесом будки.

– А когда вы хотите, чтобы я вернулся?

– Я? – удивилась Офелия, которая не ожидала, что он поинтересуется ее желанием. – Я думаю, это зависит в основном от ваших обязательств. Просто постарайтесь не забыть о нашей свадьбе.

Конечно, она пошутила, но Торн ответил со своей обычной серьезностью:

– Я никогда ничего не забываю.

– А я как раз забыла сообщить вам о новой причуде вашей тети, – заявила Офелия. – Беренильда попросила меня стать крестной ее ребенка!

Торн высоко поднял брови, и его неприглядный шрам тоже пополз вверх.

– Здесь нет никакой причуды. Вы теперь член семьи.

У Офелии заныло под ложечкой. К чему такие торжественные заявления?

– Ее предложение меня не удивляет, – продолжал Торн. – Моя тетка произведет на свет прямого потомка Фарука. Родственникам этого ребенка будут гарантированы любые места при Дворе. И мое положение тоже упрочится.

Офелия вдруг поняла, что если бы Арчибальд не навязал себя в качестве крестного отца, то эта роль могла бы принадлежать Торну.

– Но я считаю, что вам надо отклонить ее предложение, – прибавил он после некоторого размышления. – Вы никогда не жили при Дворе, и вам там не место.

«Мое место там, где я сама решу», – чуть было не возразила Офелия, порядком раздраженная, но вместо этого сказала:

– Я встретила вчера вашу мать.

Сказала и тут же испуганно подумала: господи, что я делаю?! Конечно, сейчас не время для таких разговоров, но она чувствовала, что в этой запретной теме заключалась разгадка поведения ее жениха.

Если бы ей удалось распознать глубинную природу его связи с матерью, она, вероятно, смогла бы наконец его понять. И может быть, даже ему помочь.

– Беренильда рассказала мне, что с ней случилось, – продолжила она уже менее уверенным тоном, увидев, как потемнело лицо Торна. – Я спрашивала себя… если вы действительно унаследовали память вашей матери до того, как она ее утратила, то, вероятно, могли бы… когда-нибудь… вернуть ей ее? Я не имею в виду, что она заслуживает такого благородного поступка с вашей стороны, – поспешно добавила она, видя, что лицо Торна на этот раз каменеет. – Я знаю, что от вашей матери вы ничего хорошего не видели. Просто у меня возникло ощущение, что ее память стала для вас дополнительным грузом.

– Вы ничего не знаете.

Он произнес эти четыре слова с ледяным спокойствием. Вокруг него воздух был наэлектризован; чувствовалось, что стальные когти, безжалостные, как и его взгляд, готовы растерзать жертву.