Дверь в злачное заведение отворилась на несколько жалких сантиметров и безнадежно застряла, упершись в нечто массивное и твердое, заворчавшее и заухавшее во сне. Любимый несколькими поколениями свердловчан бар отныне принадлежал совершенно иным существам.

Одна из воительниц, оторва Нютка, изготовилась было закинуть внутрь логова гранату, но Никита рывком отдернула подчиненную, молча вскинув указательный палец на барражирующий в тумане вертолет. В следующее мгновение указательный палец вернулся в плотно сжатый кулак, кулак же, в свою очередь, застыл у носа Нюты.

От греха подальше, решили отойти.

Амазонки легко преодолели покосившийся забор, отделяющий бар от пятиэтажки, гордо носящей на торце табличку с бессмысленным набором дат и числительных «8 марта 205а». Генрих ненадолго замешкался, но все же довольно ловко перелез через препятствие. Дольше всех возился Гринько, ни грацией, ни сноровкой не отличавшийся. Наконец сердобольная Ксюша Стрела, утомленная зрелищем его беспомощных кульбитов, перетащила брыкающегося юношу через непреодолимую для него преграду.

Укрылись в подвале, благо двери были раскрыты нараспашку. На первый взгляд дом выглядел покинутым и необитаемым; большего от него и не требовалось.

Гул вертолета затих уже через несколько минут, но предусмотрительный генерал покидать убежище не спешил. «Отдыхаем еще четверть часа, — приказал он. — Потом марш-бросок до цели. По моим расчетам, осталось не больше километра, однако места здесь нехорошие».

На все расспросы о цели Вольф отрицательно качал головой: «Не портите сами себе сюрприз, скоро все увидите». Однако марш-бросок к неведомому сюрпризу пришлось отложить: когда «волки» собрались на выход, никакого выхода не оказалось. Дверной проем исчез.

* * *

Он сидел на полу, застланном какими-то старыми тряпками, и держал в крошечных, по-детски пухлых руках самодельную машинку с неаккуратно выведенной на борту красной звездочкой. Ему снова было шесть лет — счастливых и беззаботных. А недалеко, в противоположном конце палатки, за столом сидел дедушка — улыбчивый, как всегда, но почему-то немного растерянный, и что-то объяснял сидящему напротив незнакомому дяде. Ванечка не понимал смысла взрослых слов, но он не нуждался в них. У него была новая машинка, и мир вокруг превратился в бескрайнюю игровую площадку.

К неудовольствию сосредоточенно гоняющего по полу машинку ребенка, взрослые вели себя странно: много шумели, спорили, громко хохотали и постоянно стучали стаканами. И чем больше раздавалось стеклянного звона, тем жарче становилась их беседа.

— Я благодарен вам, — сказал дед нетвердым голосом и тут же поправился. — Тебе, конечно, тебе. За добрые вести, мудрые слова и обещания, в которые очень хочется верить. Но знаешь, мы с тобой, два важных мужика, сидим здесь, вроде бы принимаем исторические решения, но все это в действительности так мелко… Посмотри на моего внука. Ваня — самый главный человек во Вселенной! У тебя есть дети? Были… значит, ты понимаешь, должен понимать. Нет в нем никакого греха, ни малейшего. Ни корысти, ни подлости, ни лжи, — ничего. А что это, как не святость? Через сколько-то времени все изменится-переменится, но сейчас, прямо сейчас перед двумя старыми грешниками на грязном полу сидит ангел, кроха-херувимчик. Только свет и никакой тьмы.

Гость с неподдельным интересом смотрел на распаляющегося, уже нетрезвого деда и искренне кивал, со всем соглашаясь.

— На мне кровь, на тебе кровь. И грехи наши будут только множиться, до самого неизбежного финала. Но грешим мы ради ангелов, вот ради них берем всю тяжесть на душу. Наверное, только этим и спасаемся, только так и оправдываемся… Они — чистые, они искупят все дерьмо, всю накопленную нами и предками дрянь! Их поколение. Если не они, то потом некому будет.

— Я знаю, Александр Евгеньевич, знаю, — у незнакомца был приятный, сильный голос, — время опять подходит к концу… В этот раз все произойдет быстро, и никаких тебе двух тысяч лет на «обдумывание».

Пришла очередь удивляться Мальгину:

— Вы… Ты из этих, из фаталистов, что ли? Вот бы никогда не подумал!

— Наоборот, Александр Евгеньевич, наоборот. Я — оптимист. Неисправимый. Побитый жизнью, но верить не переставший. Потому и отдаю все борьбе — есть за что биться, убиваться… и других убивать. Апокалипсис не пощадил никого из моих — беременная жена и близнецы остались по ту сторону… Когда-то и мне хотелось туда же… Но есть люди, ради которых нужно жить самому — не для себя, но жить. Мы с вами, уважаемый Александр Евгеньевич, должны дать шанс другим, зубами прогрызть для них дорогу, ногтями прорыть путь. Для Ванечки, для всех динамовских и уралмашевских детишек, да и вообще для всех станций, даже для разнесчастных площадников, будь они трижды неладны!

Гость ненадолго умолк, затем, взвешивая каждое слово, медленно проговорил:

— Я многое про вас слышал. Плохого, хорошего, очень хорошего и очень плохого. Где правда, а где ложь — не разберешь. Одно ясно, торговаться с Вами бесполезно. Вы человек твердой воли, захотите — сделаете, не захотите… Да, я немало пообещал Ботанической, и обещания свои не только сдержу, но и ничего не попрошу взамен. Тут я честен. Но…

— А вот и начинаются встречные «но», — Мальгин в шутку погрозил собеседнику пальцем. — Я слишком давно «в бизнесе», чтобы ждать чудес. Твой подход рискованный: получив дары, надо признать, щедрые, я не обязательно сделаю ответные, совсем не обязательно. Хотя он, подход то есть, мне нравится. Люблю безрассудство, построенное на тонком расчете.

Гость развел руками, изображая полнейшую невинность:

— Александр Евгеньевич, я знаю и уверен, что победа будет достигнута не на поле боя и не силой оружия. Настоящая война идет не между станциями или не в меру честолюбивыми людьми. Есть более тонкие материи — там все и решится… Я хочу найти Зеркало и Алтарь для героя.

Дед изумленно присвистнул:

— Вооот даже как… неожиданно, неожиданно. Поразили старика, неприятно поразили. Последний полководец, который умудрялся смешивать войну с мистикой и символизмом, чрезвычайно плохо кончил. Вы понимаете, о ком я?

— О ком же?

— О Гитлере, молодой человек, о Гитлере.

Незнакомец что-то резко ответил, но что именно, было уже не разобрать — маленький Ванечка уснул прямо на полу, крепко сжимая в руках драгоценную машинку.

Иван сокрушенно потряс головой:

— Как говорится, на самом интересном месте… Знал бы тогда, черта с два бы уснул. Этот визитер показался мне знакомым, кто он?

— Это Отшельник, тоже из серых кардиналов. Стоял за главой Динамо — идеолог, стратег и так далее. Мне приходилось с ним встречаться, поскольку группа Игната, куда, как ты помнишь, я входила, подчинялась непосредственно ему. Нас так и звали, «гвардейцы кардинала». Именно он отдал приказ Игнату заткнуть пробоину на треклятой свалке.

— Точно, — обрадовался Ваня. — Вспомнил! А что он пообещал деду?