он прожил счастливую жизнь, — сказала я ей. — Война ужасна. Она никогда не закончится, пока моему отцу позволено быть свободным. Он не может остановиться. Может быть, часть его хочет этого, но даже если это так, он не знает как. Кто-то должен положить этому конец.

Позади нас появилась царственная, высокая женщина, на запястьях у нее были тяжелые золотые браслеты, струящееся платье темно-изумрудно-зеленого цвета. Глаза подведены черной краской, веки и губы покрыты золотой пудрой. Семирамида наклонилась, взяла моего сына из рук Эрры и улыбнулась ему.

***

САДЫ ПОБЛЕКЛИ. Хватка магии отпустила меня, боль от нее эхом отозвалась в костях. Магический инферно утихло. Семирамида отступила, обнажив Эрру.

— Он создал орден ассасинов, чтобы убить меня, — прошептала она. Она видела сахану в моих воспоминаниях. В ее лице было что-то почти уязвимое.

Бабушка потянулась к ней, обхватив дочь своими призрачными руками. Вокруг них закружилась магия.

— Я знаю, — прошептала Эрра. — Я понимаю.

Она повернулась ко мне, вся нежность исчезла с ее лица, как сорванная маска.

— Ты сделаешь для меня две вещи. Как только это закончится, я выберу место захоронения для себя и мамы. Ты перевезешь нас туда.

— Хорошо. — Я бы сделала это в любом случае.

— И ты покинешь город.

— Что?

— Ты согласишься никогда не править землей, которую притязала.

Я открыла рот. Все внутри меня взбунтовалось от этой идеи. Это был мой город, моя земля, мой народ, мой…

Нет. Это было не мое. Я притязала землю, но она никогда не была моей.

Я подняла руку.

Было так тяжело. Мне хотелось броситься через всю комнату и бить тетю головой о камень, пока я не увижу цвет ее мозга, даже за то, что она упомянула об этом.

Это была не я. Я не стану своим отцом.

Я могла бы солгать.

Я подавила эту мысль.

— Я обещаю, что в тот день, когда мой отец умрет или будет заключен под стражу, я уйду с земли, которую притязала.

Говорить это было больно.

— Недостаточно хорошо, — сказала Эрра. — Я не хочу, чтобы ты уходила. Я хочу, чтобы ты поклялась никогда не править ею. Ты королева, как твоя бабушка и ее мать до нее. Поклянись мне на истинном языке.

Я открыла рот. Ничего не вышло.

— В чем дело, маленькая белочка? Хочешь убить меня за смелость?

ДА. О да. Так сильно.

Мне нужно было проникнуть глубоко внутрь себя и найти силы сделать это.

— Твоя земля или твой возлюбленный и твой сын. Выбирай.

Тут и выбирать было нечего.

— Я клянусь… — Каждое слово было невероятно тяжелым. Комната вокруг нас содрогнулась. С потолка посыпались маленькие кусочки строительного раствора. — … что не… — Мне казалось, что все связки в моем горле вот-вот порвутся. Гробница содрогнулась. — … буду править землей, которую притязала.

Это было так больно.

— Слово Шарратума обязывает, — сказала Эрра. — Засвидетельствовано.

Комната перестала трястись.

Прохладный порыв охватил меня. Внезапно воздух стал легче.

— Шар — упрямая сука, — сказала тетя. — Отказаться от земли, которую ты затребовала — это первый шаг. Наблюдать, как ее забирает другой — это второй. Позволить ему жить — это третий. Если ты выживешь, мы будем делать это снова и снова, пока ты не достигнешь равновесия или это не сведет тебя с ума.

— Спасибо. — Помоги мне, вселенная, я это имела в виду.

Тетя махнула рукой.

— Почему он оставил тебя в живых?

— По его словам потому, что я его драгоценная дочь, его Цветочек, единственная, кого он любит больше всех на свете.

Я услышала свои собственные слова и рассмеялась. Эрра расхохоталась. Как только я начала, я не могла остановиться. Смех лился и лился, пока у меня на глазах не выступили слезы. Мы стояли там смеялись и смеялись.

— О, это хорошо. — Эрра села на ступеньки. — Это хорошо.

Я не могла вспомнить, когда в последний раз так сильно смеялась. У меня заболел живот. Должно быть, мне это было нужно.

— Как сама думаешь, почему он оставил тебя в живых?

— Понятия не имею.

— Должно же быть что-то.

— Я не знаю. Он пытался убить меня раньше. Он рассказывал, что любил мою маму и пообещал ей, что подарит ей ребенка, подобного никому другому, но затем предвидел, что я стану такой же, как Кали, разрушительницей миров, и поэтому попытался убить меня, но потерпел неудачу. Он умолчал об этой части.

Эрра обдумала это.

— Если бы я попыталась убить тебя, ты была бы мертва. Должно быть, он передумал. Но почему?

— Я не знаю. Также он начертал на мне язык силы в утробе матери.

— И ты не начала с этого? Будем надеяться, что у твоего льва есть хоть немного мозгов, иначе твой ребенок будет тупицей.

Семирамида пошевелилась.

— Да, я знаю, Ама. Твоя бабушка говорит, что в наши дни ты могла бы поступить и хуже. Покажи мне надпись.

— Я не могу. Это проявляется только в определенные моменты. Например, когда я заявила права на город. Он может вызвать ее, прикоснувшись ко мне, но я не могу.

— Ты знаешь, что там написано?

— Нет.

Она встала и прикоснулась ко мне. Ее рука прошла через мою. Она помахала рукой взад-вперед по моим рукам. Я бы сказала ей, что это похоже на то, как если бы меня пропустили через холодную терку, но тогда она бы делала такое только чаще.

Эрра выругалась.

— Быть мертвым — это свои проблемы. Хотя это дает тебе определенную ясность. Я почувствовала свою мать, когда проснулась. Я спросила его о ней, и он сказал мне, что оставил ее на берегу Тигра. Тогда я сказала ему, что если он солгал мне, то пожалеет об этом.

— К тому времени, как я закончу, он о многом пожалеет.

— Найди способ записать слова и покажи их мне, — сказала Эрра. — Мы должны понять, почему ты все еще жива.

— Хорошо. Я так и сделаю.

Я повернулась к дверному проему.

— Куда это ты собралась? — спросила Эрра.

— Я сбегаю, — сказала я. — Он прибудет, вероятно, в ближайшие несколько минут.

За спиной Эрры вспыхнуло пурпурное пламя Семирамиды.

— Да, — сказала Эрра, очень четко выговаривая каждое слово, словно разговаривала с кем-то очень глупым или слабослышащим. — Вот почему ты должна взять меня с собой. Потому что ты — идиотка и тебе нужна помощь, а я еще большая идиотка, что пообещала тебе ее.

Я уставилась на кучу ее костей.

— Как?

Она отвернулась от меня.

— Пора.

Магия бушевала в комнате, яростная буря, наполненная горем. Стены дрожали. Я свернулась в