— Я выжила из ума, — грустно констатировала прискорбный факт. — Совершенно!

Еще раз посмотрелась в зеркало, пожала плечами и отправилась на северную половину.

Она стояла тихая и темная, соседа видно не было. Я толкнула дверь, вошла в захламленную гостиную, осмотрелась. Здесь горела одна лампа, скудно освещая нагромождение мебели и вещей. И где Шерх? Может, он уже спит?

На миг я почувствовала себя чрезвычайно глупо.

Готовила, волновалась, прихорашивалась, а дикарь просто забыл и дрыхнет в своей норе?! Да вы просто дура, истра Лэнг!

Уже хотела развернуться и уйти, как в темном проеме спальни появился Хенсли. Снова беззвучно. Привалился плечом к косяку, уставился на меня.

— Пришла.

В этом слове не было ни вопроса, ни утверждения, и непонятно — рад он или снова злится. Порой понять Хенсли было так же сложно, как дракона. Вроде смотрит, вроде дышит, а что в голове — жроты знают.

— Пришла, — тихо сказала я. — Есть будешь?

Он отлепился от двери, взял из моих рук тарелку, рукой схватил мясной рулет, сунул в рот. Подул на пальцы, обжегшись.

— Горячее, — запоздало предупредила я, ощущая себя в высшей степени неловко. Что я здесь делаю?

Шерх жевал и смотрел на меня. Я краснела и злилась.

— Разденешься? — вдруг спросил он и облизнул пальцы.

Я уставилась на него во все глаза, даже не зная, как реагировать. Вот правда, что можно на это сказать? Наверное, надо надеть ему на голову тарелку и уйти. Но самое странное, что в вопросе Шерха не было приказа или даже просьбы. Он просто спрашивал и заглядывал мне в глаза, ожидая ответа. Шерх сделал глоток воды из стакана, сунул в рот веточку мяты, продолжая смотреть мне в лицо. Я сглотнула, потому что в горле стало сухо.

— У тебя есть что-нибудь… вино?

— Вино есть. — Он кивнул на комод, на котором стоял какой-то ящик, а рядом высилась бутылка.

— А бокалы? — почему-то шепотом спросила я.

— Не знаю. — Он обвел взглядом комнату. — Кажется, не видел.

— Ладно, — я взяла бутылку и сделала глоток из горлышка, решив, что хуже чем сейчас ситуация уже не станет.

Хенсли посмотрел на меня и поставил тарелку на край стола, на котором тоже лежали какие-то вещи. Подошел, прихрамывая. Смерил внимательным взглядом.

— Хочешь напиться, как тогда, в поле? Тебе противно?

Я поперхнулась.

— Мне не противно.

Он склонил голову на бок, прищурился.

— Можешь уйти, если не хочешь.

Духи, я его сейчас убью!

— Но я ведь уже пришла.

— Я не маленькая девочка, которую ты забрала у бродячей труппы, София.

— Что? — не поняла я.

Хенсли склонился ниже, неотрывно глядя мне в глаза. И произнес чуть ли не по слогам:

— Не надо. Меня. Жалеть.

Я открыла рот, взирая на этот чокнутого.

— То есть ты решил, что я пришла к тебе из жалости?

— Ну не из-за дракона ведь! — Шерх прикрыл глаза и потер переносицу. Белый шрам на его лице сейчас выделялся особенно ярко. — Только знаешь… Противно как-то, Софи. Когда из-за жалости. Лучше не надо.

Злость и какая-то странная обида полыхнули внутри, и я, резко развернувшись, бросилась к двери.

— Да катись ты в яму, ненормальный!

Злые слезы обожгли глаза, я толкнула дверь, и тут же меня развернули сильные руки, впечатали в створку.

— Я не могу найти других причин, Софи, — жарко выдохнул мне в ухо Шерх. Жарко, отчаянно, безнадежно. Жадно прижимая к себе, ища в полутьме губы, трогая дрожащими пальцами. — Ни одной причины, чтобы ты… К такому, как я… Ты же… такая! Но к жротам все! Даже так… лучше, чем можно представить… И плевать мне на гордость… Плевать на все… Не уходи…

Я с трудом понимала его горячечный шепот, разум туманился, и сердце колотилось так, что я ничего не слышала за этим грохотом. От тяжелого тела, что прижимало меня к стене, от нежных губ и настойчивых рук я захмелела так сильно, словно выпила полбутылки вина. Хенсли потянул пояс моего платья, перебрал пуговички на лифе. Одну за одной, вытаскивая их из скользких петелек. Не отрываясь от моих губ. Его поцелуй — горячий и чувственный — пробуждал внутри меня что-то грешное. Он пробуждал меня — грешную. Ту самую безнравственную и порочную. Вот только мне это нравилось.

Шерх тихо выругался мне в губы, когда я обвила руками его шею. Темные глаза были так близко и казались сумасшедшими… Он неожиданно схватил меня за косы и потянул в спальню. Я удержала истерический смешок. Зверь тащит добычу в логово. И добыча сейчас свихнется от радости.

Я сделала два шага и запуталась в юбках, потому что расстегнутое платье неудержимо сползало вниз. Вскрикнула, и Шерх обернулся, окинул меня диким взглядом. От кончика косы, зажатой в его кулаке, до болтающегося на талии лифа. Я как-то неуверенно потянула ткань вверх, жарко краснея под его взглядом.

Хенсли выдохнул, на миг прикрыл глаза и отпустил кончик моей косы. И я даже подумала, что сейчас прозвучит его любимое «Убирайся». Правда, если бы он это сказал, я точно собрала бы вещи и ушла даже ночью.

Но я ошиблась, Шерх не собирался меня прогонять. Напротив, взял руку, перевернул и поцеловал в центр ладони.

— Даже не надейся, что это будет быстро, — хрипло сказал он, подняв голову. В темноте глаз билось неистовство, и меня снова обдало жаркой волной. — Я слишком долго ждал, рыжая.

Он потянул меня в спальню, отпустил. Прошел к маленькому столику у закрытого окна, зажег лампу, и ее свет мягкими переливами заплясал на поверхностях и утонул в мехах кровати. Но на нее я старалась не смотреть. На меня вдруг накатила странная робость, словно не было у меня ни четырех лет замужества, ни опыта. Словно я впервые осталась с мужчиной наедине и таю дыхание, волнуясь и пугаясь предстоящего.

Хенсли приблизился, провел ладонями по моим плечам, сбрасывая уже расстегнутый лиф. Потянул ткань вниз, и платье упало к ногам, оставляя меня лишь в нижнем белье. С тем же сосредоточенным вниманием он расплел мои косы, пропустил освобожденные пряди сквозь пальцы, глядя мне в глаза. Мягко надавил на плечи, заставляя отступить назад. Два шага назад, и я падаю на кровать, прямо в ворох мягких шкур и покрывал. Хенсли тут же оказывается рядом, берет мою левую ногу, снимает туфель и скатывает чулок. Так неторопливо, что меня начинает колотить. Освободив кожу от ткани, опускает голову и целует стопу, а потом поднимается выше — до колена и края коротких панталон. А потом повторяет то же самое с правой ногой, и когда я чувствую мужской язык, ласкающий внутреннюю поверхность моего бедра, я уже не могу удержать тихий стон. И Шерх улыбается. Это не его обычная кривая усмешка, а именно улыбка. И у меня перехватывает дыхание, потому что в этот момент словно сползает маска нелюдимого дикаря, и я вижу другого мужчину. Нет, не другого… Того же самого. Но вижу его таким, каким он был до того, как что-то страшное искалечило его внутри и снаружи. Вижу сильного и гордого человека, мужчину, что смотрит с насмешкой, улыбается и верит в то, что мир принадлежит ему. Который любит этот мир и принимает его. Который готов отдавать так много этому миру…