Она потащила меня на набережную, как раз сюда, где я сейчас сижу. Вот где все началось. Вот где я узнал, что я ее люблю.

Надо было сразу там и тогда ей сказать. Надо было делать как сердце подсказывает. Но я так никогда и не решился. Поступил так, как я считал правильно с моей стороны поступать, нет? А этот мой правильный поступок стал шаблоном для меня и для нее. Вот что вышло, и все это из-за меня.

Смотрю как закипает гроза и снова прокручиваю в памяти тот миг, ту секунду, когда наши глаза встретились, как раз перед тем, как буря разорвала небо пополам, и я знал, о чем мне говорят ее глаза. Ей до жути хотелось, чтобы ее поцеловали и обняли, и как же сильно я, пиздец, хотел обхватить руками ее хрупкое тельце и проглотить ее, съесть ее, целовать ее крепко-крепко. Но я так никогда и не решился. Вдохнул я поглубже и пустил все на самотек. Не хватило духу, ё — было бы неправильно. Девчонка одуревшая, нет? Не контролирует ни мозг, ни тело. Все равно, что лезть к человеку под наркозом, ё — это было бы нехорошо. Было бы все равно, как украсть. Я хотел, чтоб она вот так вот на меня посмотрела, когда была не на приходе — когда мозг ее не запорошен ешка-любовью. Но тот миг больше ни разу не повторился, и, если честно, я особо не сожалею, что его упустил. Я бы ничего-ничего не поменял в нашем с ней общении — ни одного самого крохотного эпизода в нашей истории. Я счастлив, что все сложилось именно так, как сложилось. Я бы безобразно провалил роль ее парня. Я бы никогда не встретил человека, похожего на нее, и я бы не знал, как с ней себя вести. Она воспринимала жизнь в самых простых понятиях — что ничего не откладывай, делай это сейчас. В мире Милли все, что на хуй ни захоти, возможно. Я же только превращал бы эти возможности в проблемы. Я бы ей только заедал ее век. Нет, я не жалею, как все обернулось. Но если я ее потеряю, то нам все, пиздец. Хана. И, судя по всему, я ее потерял.

Я не скажу, что ни фига не морочусь по поводу Энн Мэри — но с ней я переживу. Говоря по правде, я насчет нее почти выкинул из башки. Но малыш Милли — как у меня язык повернулся?

Все случилось совсем неожиданно. Сижу я в «Глобусе», восстанавливаюсь после выяснения отношений с Милли, и вламывается наш Билли, взвинченный, что пиздец. Ему сообщили новость насчет меня и Энн Мэри, и он пустился меня разыскивать по городу. Я ему сказал, что не желаю про это разговаривать, но едва пиво торкнуло, несколько узлов у меня в груди развязались, и полезло наружу. Все, ё. Милли, Энн Мэри, Син, свадьба — все, что гноилось у меня внутри, просто взяло и поперло наружу. Не знаю, на что я рассчитывал, но того, что случилось дальше, никак не ждал. Он схватился за голову руками.

— Бля, дитенок. Прости меня. Я пиздец как раскаиваюсь.

Он плачет, ё — плачет навзрыд, это он-то. А когда он чуть успокаивается, то смотрит прямо нам в глаза и признается, что фотки послал он. Он — моя собственная плоть и кровь. Для начала он просто переборщил с кокосом на вечерине, потом остался единственным выжившим, в итоге почесал в круглосуточный «Теззи» лопать гигантский ненормальный завтрак в пять утра. Прихватил сумочку Милли, а он же под коксом, и следующее, что он сделал — он их для нее проявил. Вот как он нам все изложил — ему захотелось сделать что-нибудь безумное для нее, для малыша Милли, для своего пацана. Он собирался смотаться к ней на такси, сунуть ей их под дверь и подсмотреть, как она начнет пытаться сообразить, как эти снимки, которые она отщелкала всего несколько часов назад, очутились теперь у нее на кухонном столе. Такой у него был план, елки — но потом он посмотрел эти ниибацца фотки, и в голову ему закралась совсем другая идея.

А наш Билли с самого начала был в курсе, что Энн Мэри мутит с Сином — бизнес-договоренность и все прочее. Он знает, что она гораздо больше, чем просто ниибацца косметолог. Он знает, что все это прикрытие. Еще он знает, какое сильное пристрастие питает она к кокосу и все такое. И он знает, что я всю эту хуйню тоже знаю. Короче, самое главное, он знает, что она скоро разобьет мне сердце, но он не думает, что ему нужно бежать и вводить меня в курс дела. Он разрывается в разные стороны, ё. Он не знает, что делать. Так что когда эти фотки высыпались ему на колени, он увидел легкий способ решения проблемы, нет? Он дважды не раздумывает — в нем много эля и кокоса, и он берет и делает это.

То, чего я наговорил Милли, ё. Готов ниибацца мясо себе с рук содрать, как вспомню. Что у нас все теперь. Что между мной и ей все кончилось. Не вынесу, чувак. Просто не вынесу.

Милли

Пиздец, во я дрыхла! Чувствую в глубине костей, когда просыпаюсь — я спала долго и по-настоящему. Остальные кровати пусты. Смотрю на осыпающийся потолок и принюхиваюсь к запахам готовящейся пищи, долетающих снизу. В другой комнате три голоса болтают на испанском.

Нахожу маленькую ванную комнату вниз по коридору и отпариваю себя до вменяемого состояния под сильной струей душа.

Я моментально теряю присутствие духа, когда обнаруживаю всех их на кухне. Высокая рыжая деваха предлагает мне скауз из большой кастрюли. Ева Кэссиди мурлычет из одинокой колонки, стоящей на книжной полке, заваленной измочаленными книгами. В углу девушка с кожей оттенка охры и косами до талии сидит, скрестив ноги, в кресле-качалке и курит самокрутки, а в это время кодла каких-то, судя по виду, студентов, раскорячилась вокруг солидного дубового стола, заставленного банками «Гиннесса» и атрибутами раскурки. Один из них крошит равномерно смолу вдоль листка для закрутки. Девушка с усердным лицом уткнулась носом в журнал, ее пальцы чиркают изящные линии. Стэн уже подтянулся. Девчонка в кресле-качалке представляется, провоцируя атаку дружелюбных изъявлений. Большинство здесь путешественники или студенты последнего курса в академе. Я сообщаю о себе насколько возможно меньше, но так, чтобы не произвести впечатление нарочитой загадочности, и всех их, судя по всему, радует отсутствие необходимости углубляться в подробности. Я сожалею, что пришла-заночевала, встала-ушла, но мне надо выдвигаться. Меня уже давным-давно заждались.

Улица покрыта осколками грозы и глубокими чернильными лужами. Вчерашний день, прошлая ночь — все кажется таким далеким. Почти как будто их никогда не было. Опустив голову, я добираюсь до Лайм-стрит за пятнадцать минут. Покупаю билет в один конец до Глазго-Централ, затем встаю в очередь к платному телефону на платформе. Опускаю пятьдесят пенсов и набираю его номер, чувствуя, как замирает мое сердце, когда я попадаю прямиком на автоответчик.

— Привет, — говорю я, — Это я. Мне, правда, хотелось с тобой поговорить. Я уеду на какое-то время. К той фигне я не имею никакого отношения. Ты понял меня совершенно неправильно. Я уже скучаю по тебе.

Джеми

Звонит сотовый. Местный номер, который я не узнаю, так что я позволяю включиться автоответчику, а сам веду машину дальше. На душе полный пиздец, еще какой. Не спал на хуй ни минуты. В желудке прямо крутило, еще как — почти не ел ничего со вчерашнего дня, а все, что попадало мне в рот, просто прогорало во мне. Все, чем я занимался, это гонял на машине, ё, просто нарезал круги, все надеюсь и боюсь, вдруг ее увижу.