Орест Григорьевич открыл автоматические ворота, загнал машину в гараж. Дом Авдюковых был тут, через несколько улиц. Можно было сходить туда. Но как было идти — ночью? Спрашивать у матери — где твоя дочь, моя ветреная любовница? А если Алина решила немного помучить его? Подинамить? Если в голове ее — фантазии? Ведь она такая молодая. И потом, и месяца не прошло, как она потеряла отца. Может, в этом все дело?

Уже на ступеньках крыльца Орест Григорьевич снова набрал номер Алины: «Абонент не отвечает».

Дверь он открыл своим ключом. Старался не шуметь. В просторном холле было темно. Он зажег свет. Он очень надеялся, что жена уже легла спать. Теперь так было почти всегда, когда он возвращался домой поздно. Но последние ночи он не ночевал дома.

Нателла Георгиевна не спала. Сидела в гостиной, на белом кожаном диване, среди ярких шелковых подушек. В гостиной царил полумрак. Только работающий телевизор боролся с ним. Огромный экран менял цвета, как хамелеон, переливался радужными огнями. Шел какой-то американский фантастический фильм для полуночников. Астронавты летели к неизведанной планете в глубины Вселенной.

— Наташа, ты не легла? — Орест Григорьевич нерешительно топтался на пороге гостиной. Ослабил тугой узел галстука. — А я вот задержался. На шоссе авария.

— Поговорить пора, — Нателла Георгиевна не глядела в его сторону, смотрела в телевизор. Астронавты долетели и зависли на орбите планеты, готовясь заглянуть в неземное.

— Поздно. Может, завтра?

— Нет, сейчас. Ну? — она повернула голову. — Что ты мне скажешь?

— Я… я очень хорошо отношусь к тебе, Наташа, — Орест Григорьевич опустился в кресло напротив. — Мне нелегко это говорить. Но выходит, что надо, пора сказать.

— Ты меня бросаешь?

— Нам надо расстаться. — Орест Григорьевич произнес это тихо, с усилием. Странно, вот сейчас, когда Алина не пришла и не позвонила, он совсем не был уверен в том, что им с женой действительно надо расстаться. Сегодня утром был в этом убежден и прошлой ночью, когда в каком-то исступлении любил Алину в постели гостиничного номера — был уверен стопроцентно. А сейчас нет. Но слово — птица. Вылетело, улетело…

— Ты это твердо решил? — спросила Нателла Георгиевна.

Что-то случилось с ее голосом.

— Я решил. Так получилось, Наташа. Ты не виновата ни в чем. Я виноват. Я полюбил другую. Очень полюбил. И не представляю жизни без нее, — Орест Григорьевич говорил и сам себе верил.

— А как же мы?

— Что мы?

— Мы с тобой? Наша жизнь? — Нателла Георгиевна заворочалась на диване.

— Наша жизнь это одно, и это в прошлом. — Орест Григорьевич старался не встречаться с ней взглядом. — Я ничего не могу поделать, Наташа. — В прошлом? Наша жизнь в прошлом? Все, что было между нами? Наш дом, наши отношения, наши привязанности, убеждения? Все, что мы делили с тобой пополам, что было единственным нашим достоянием?

— Наташа, я прошу, без сцен…

— Это не сцена, — в тоне Нателлы Георгиевны было удивление. — Ты сказал — все в прошлом. Я должна понять. Ты что же, хочешь прожить еще одну жизнь?

— Я не хочу, я… просто я устал. Я устал, Нателла! Я не могу, это продолжается уже двадцать восемь лет. Но ведь есть… есть что-то еще, понимаешь? Другое. Иное, — Орест Григорьевич покачал головой. — Я встретил другую женщину. Полюбил ее. Я хочу быть с ней. И поэтому мы с тобой должны расстаться.

— Да, да, — Нателла Георгиевна закивала, словно соглашаясь. — Да, да, да, я слышала. Это есть. Это сейчас стало даже модно. Одну половину жизни прожить с ровесницей. Делить с ней пополам все — невзгоды, юность, страхи, неудачи, надежды. Перекладывать на ее плечи свои промахи, проигрыши. Потом утвердиться, зацепиться с ее помощью за жизнь, высосать из нее все соки, как богомол, и в сорок девять лет начать все заново с чистого листа с другой — молодой. Девчонкой… Что же, ты добился всего, чего хотел, Орест. Даже фирма теперь целиком твоя. Ты всегда был не прочь ее заполучить. Я-то знаю, — Нателла Георгиевна усмехнулась. — Я все про тебя знаю. Ты для меня всегда был прозрачен. Ты всегда хотел всего. Вы всегда хотите всего целиком и сразу. Всего! И Авдюков тебе всегда мешал. Он тебя раздражал своим плебейством, своей грубостью. И вот теперь он тебе больше не мешает. Ни в чем. А я перестала тебе быть нужна. Я тоже стала мешать тебе. Я стала старой. Износилась, как тряпка. Теперь и меня можно выбросить в помойную яму.

— Нателла, перестань, прекрати.

— Я тебе не нужна, — повторила Нателла Георгиевна, смотря на экран, где изумленным взорам астронавтам явилась нездешняя планета — серая и безжизненная, как пустыня. — Мешаю тебе. Я это давно знаю, я ведь хотела уйти, устраниться.

— Нателла, ну я прошу тебя. — Голос Ореста Григорьевича был несчастным. — Это мученье какое-то — честное слово! Ты должна меня понять.

— Понять тебя?

— Ну а как же быть?

— А как же я, Орест? Что мне-то делать с собой? Что останется мне?

— Ты ни в чем не будешь нуждаться. Этот дом я оставлю тебе. А мы…

— Как ее зовут? — очень тихо спросила Нателла Георгиевна.

— Это не имеет никакого отношения к нам — ее имя, — Орест Григорьевич чувствовал себя словно в капкане.

— Почему ты не хочешь сказать, как ее зовут? Кто она?

— Нателла, ради бога!

— Ты думаешь, я ничего не знаю про вас? Про нее? — все так же тихо, но с угрозой спросила Нателла Георгиевна. — Ты… Во что ты превратился, кем ты стал?

— Никем я не стал. Я такой же, какой был прежде. Просто ситуация другая — я полюбил. Влюбился, понимаешь ты это или нет? Я не хотел этого, не добивался. Но так вышло. Это как болезнь, и я не свободен теперь. Не сво-бо-ден. Я прошу у тебя развода.

— А если я не дам тебе развода?

— А разве это в твоих силах дать или не дать? — просил Орест Григорьевич. Он поднялся с кресла. Разговор, по его мнению, был окончен.

— Не в моих силах? А, ты это имеешь в виду, да… А если я не захочу отдать тебя ей? — Нателла Георгиевна тоже встала. — Не захочу. — Нателла…

— Ты мой муж, мой избранник. Я любила тебя все эти годы. Я была тебе верна, я готова была на все ради тебя. Если бы тогда, в восемьдесят четвертом, тебя выслали из страны за ту статью, я бы уехала с тобой на Запад. Если бы тебя посадили, я бы…

— Но это было двадцать лет назад, черт возьми! Это даже смешно!

— У тебя нет чувства времени, Орест. Ты всегда был лишен его. И чувства опасности тоже, — Нателла Георгиевна смотрела на него. Сполохи голубого огня на экране телевизора освещали ее лицо. — Для меня все это было вчера. Какое же это прошлое?

— Нателла, ты зря мучаешь себя и меня. Это дело решенное. Я ухожу и поэтому…

— Да не будет, не будет у тебя никакой другой жизни, слышишь? — голос Нателлы Георгиевны сорвался. — Не надейся, не мечтай!