– Ты молока купил?

– Я?! Молокаку?! Не пил!

И ржал над ним в одиночестве!!

– Хватит! – замахал невидимыми руками Пашка. – Сдаюсь! Признаю, что я ничем не лучше повара из японского ресторана, который подаёт суп без ложки, а морскую капусту с песком! Сдаюсь, дорогая Ида Григорьевна!

Ида опять потрясла в ухе пальцем и огляделась.

– Пашка, ты, что ли, жужжишь? – осторожно спросила она.

– А то кто же? – Горазон позвенел китайскими колокольчиками, висевшими у изголовья кровати.

– А чего среди бела дня припёрся? Ты же призрак!

– И после смерти есть место подвигу. Я смог преодолеть законы природы и явиться днём! Одна беда – меня совсем не видно.

– Раздолбаем был, раздолбаем остался, – проворчала старуха. – Придумал тоже – являться днём!

– Вы мне не рады? – обиделся Пашка.

– Носки где повесил?

– Я без носков.

– А как я узнаю, что это ты, а не какой-нибудь самозванец?

Пашка задумался. Ида Григорьевна была не из тех, кто верит на слово.

– Пощупайте меня, – предложил он. – Что ж вы, на ощупь меня не узнаете?

Гошина протянула руки и пошла вперёд, ощупывая пространство перед собой, словно слепая. Пашка завис у неё на пути, вытянувшись по струнке.

– Щекотно! – захихикал он, когда скрюченные пальцы старухи коснулись его груди.

– Рука, рука, грудь, живот, ой… Что это?

– А-а! – заорал Горазон. – То самое…

– Неплохо. Зад, ноги, ага, наклонись!

– Нет!!!

– Передом наклонись, балбес, я лицо потрогаю. Как же я тебя без лица опознаю?

Зажмурившись, Пашка подставил под старухины пальцы лицо.

– Вроде похож! – Она вцепилась холодными пальцами в его нос.

– Пуштите, – прогундосил Горазон.

– Зачем явился?

– Рашштавить все тоцки над «ы».

– Есть что расставлять?

– Ешть! Я рашледовал, расспрашивал, пугал, шантажыровал…

– Ага! – Ида отпустила его нос и вытерла о халат руку. – Значит, ты знаешь, кто сделал так, чтобы ты свернул себе шею?!

– Если ответите на пару вопросов…

– Я?!

– Есть вопросы, на которые ответить сможете только вы!

– Я отвечу, Пашка, отвечу. Но пообещай одну вещь.

– Для вас, мой дорогой спонсор, могу обещать всё, что угодно!

– Если найдёшь неоспоримые доказательства чьей-то вины… пожалуйста, передай их белобрысому пацану, который рядится в женские тряпки.

– Зачем? Насколько я знаю, тот, кто назовёт имя убийцы, может рассчитывать на все ваши деньги!

– Ты сделаешь то, о чём я прошу?

– Странная просьба.

– Сделаешь?!!

– Хорошо. В конце концов, я вам всем обязан. Даже своей героической и загадочной смертью.

– Задавай свои вопросы, стервец. – Ида Григорьевна легла на кровать, закинула ногу на ногу и безмятежно и завораживающе стала трясти сухой, костлявой ступнёй.

Пашка переместился на люстру, подтянул к подбородку колени и с трудом вспомнил первый вопрос.

– Кто вас украл?

– Понятия не имею. Я очень крепко сплю, ты же знаешь. Меня можно в Африку увезти, если я заснула на сытый желудок! – Ида так выразительно посмотрела на люстру, что Пашка засомневался в своей невидимости. Он вдруг плохо себя почувствовал и чуть не свалился вниз, его удержало лишь то обстоятельство, что в случае падения, он оказался бы со старухой в одной кровати.

Впрочем, ему и при жизни с ней становилось плохо, и при жизни он боялся загреметь к ней в постель, тем более что пресса издевательски долго муссировала слух, будто Пашка расплачивается с престарелым спонсором, продюсером и другом – натурой.

– Зачем вы устроили свои похороны?

– Разве это не весело?

Вот в этом была вся она! «Разве это не весело?!»

Пашке так захотелось вылить недоеденный суп ей на голову! И растереть по лицу морскую капусту с песком!

– Что вас связывает с Башкой?

– Только рыбалка! Он возит меня на какую-то реку и насаживает на крючок моего спиннинга огромных осетров. Я делаю вид, что верю, будто в мелких речушках водятся осетры, а он безумно счастлив, что ему удаётся меня провести!

– Вы знаете, что у Фёдора есть двойник?

– Что такое – двойник?

– Человек, как две капли воды похожий на Фёдора.

– И это не Фёдор?!

– Да нет же!

Иногда Ида становилась непроходимо тупа.

– А кто?

– Я у вас хотел спросить – кто!

– Фёдор мой давний приятель, который раз в год нанизывает осетров на мою удочку. Ты непроходимый тупица, Пашка! – Ида Григорьевна даже сделала попытку повысить голос, но перешла на длинный зевок. – Последний раз осётр был нафарширован зеленью и грибами! Милейший человек этот Фёдор! Эх, была бы я помоложе, я бы этого осетра с грибами… – Она опять подавилась зевком. Глаза у старухи слипались, язык заплетался.

Нужно было успеть спросить главное.

– Кто порекомендовал вам Милу Брагину?

– Никто. Она сама откликнулась на объявление в газете «Требуется преподаватель французского языка».

– Как?! Вы взяли на работу человека без рекомендации?!

– Какую работу, Паша?! – Ида всё же приподнялась на локте и огляделась по сторонам, пытаясь рассмотреть, хотя бы контуры Горазона. – Какую работу? Нет, я, конечно, платила Брагиной, но французский мне на фиг не нужен! Вижу – девчонка молоденькая, скромная, бедная, дай, думаю, помогу в жизни устроиться. Лучше бы, конечно, чтобы это был молодой, скромный и бедный парень, но… уж что бог послал.

– То есть, вы пригласили к себе репетитора просто, чтобы облагодетельствовать его?! – взбесился Пашка.

– Её, – поправила Ида. – Но лучше б его.

– Мама, – схватился за голову Горазон. – Ма-ма! Вы ходячая катастрофа, Ида Григорьевна!

– Где твои носки, вонючка? – без малейшего почтения к потустороннему статусу Пашки, спросила старуха. – Почему ты шляешься, в чём мать родила?

– Тут не нужны носки. Тут ничего не нужно, кроме спокойствия, умиротворения и знания, для чего ты жил и ради чего умер, – пробормотал Горазон.

– И для чего ты жил, Пашка?

– Для радости! К сожалению, только для собственной…

– А для чего помер?

– Чтобы понять, что неправильно жил.