Гранаты влетели в цех. Некоторые из бойцов, что пошустрее, хватали их за длинные деревянные ручки и возвращали обратно. Запалы у немецких гранат горели долго, до четырех секунд, и такой обратный бросок зачастую удавался.

Взрывы гранат произошли одновременно – и в цеху и на прилегающей площадке. Ранеными оказались многие наши бойцы и немецкие пехотинцы. Однако последние – в меньшей мере, поскольку осколки рикошетили от стен цеха и давали вторичные поражения.

А немцы уже рядом, вот-вот ворвутся в цех.

Политрук, которого ни пуля и ни осколок не задели, поднялся с пистолетом:

– В рукопашную! Примкнуть штыки!

Винтовок было немного, а штыков – и того меньше. Но бойцы поднялись дружно, понимая: ворвутся немцы в цех – перестреляют всех, а раненых добьют. Красноармейцы выскакивали из дверных и оконных проломов.

Штыковых атак немцы боялись и старались их избегать. И сейчас те из них, которые были близко, схватились с русскими, а часть пехотинцев бросилась бежать.

Бойцы били фашистов штыками, прикладами, кулаками, стреляли в упор.

Немцы, все как один здоровые, откормленные, дрались здорово. Но красноармейцы застрелили, закололи, забили прикладами всех. Стреляли вдогонку убегавшим.

Политруку в рукопашной досталось по голове, и ему перебинтовали голову.

Как только упал последний немецкий солдат, политрук закричал:

– Собрать оружие и патроны и – в цех! Быстро!

Бойцы хватали трофейные винтовки и автоматы, срывали и срезали с ремней патронташи и магазинные сумки. Пока немцы убегали, их пулеметы молчали, боясь задеть своих.

После рукопашной бой на некоторое время стих, и бойцы воспользовались передышкой: некоторые чистили оружие, другие снаряжали магазины. Все понимали, что вскоре немцы снова пойдут в наступление.

Политрук обошел цех. Он привел на тракторный завод две сотни, да в цеху было человек тридцать – сорок. А сейчас боеспособных осталось едва ли семь десятков.

Политрук отобрал несколько человек, физически крепких, и приказал им вынести раненых на берег. Переносили на шинелях, подложив снизу два куска труб. Получилось что-то вроде импровизированных носилок. Раненым требовалась помощь, а, кроме того, они связывали руки, лишали возможности маневра.

– Жрать охота, – сказал Сергею его сосед, долговязый красноармеец. – Второй день во рту – ни крошки хлеба. Говорят, у немцев в ранцах шоколад. Сползать к убитым, что ли?

– Головой рисковать за плитку шоколада? Нет, не по мне, – твердо заявил Сергей.

Но боец не послушал его. Он выбрался через пролом и пополз к убитым немцам. До ближайшего было метров двадцать – двадцать пять.

Добрался быстро – Сергей наблюдал за ним одним глазом. Высовывать голову, рисковать жизнью он не собирался, любой риск должен быть оправдан.

Красноармеец снял с убитого немца часы и надел себе на руку. Потом стащил ранец, открыл его, однако при этом он неосторожно приподнялся над убитым. Тут же раздалась пулеметная очередь, и красноармеец упал замертво. Мародеров не любили ни в одной армии мира – как и предателей.

Затишье длилось недолго. Раздался рев мотора, и из-за цеха выехала самоходка.

– Черт, убегать надо! – Лежавший неподалеку боец пополз к задней стенке, чтобы выбраться из цеха.

Никаких средств борьбы с танком или самоходкой у защитников тракторного завода не было – ни гранат, ни бутылок с зажигательной смесью, ни противотанкового ружья.

Прозвучал выстрел. Дистанция была маленькой, сотня метров, и наводчик не промахнулся. Снаряд влетел в пролом и взорвался у противоположной стены. Несколько человек было убито или ранено.

Некоторые бойцы кинулись бежать через выходы в задней стене, другие укрылись за станками – железные станины защитят от осколков, если не будет прямого попадания.

Наводчик самоходки не спешил, тщательно выбирая цель. Следующий выстрел был бронебойным снарядом в стену между окнами, и Сергей сначала решил, что наводчик промахнулся.

– Драпать надо, – сказал незнакомый боец по соседству. Одет он был странно – в гимнастерке и рабочих штанах. – Видишь, что он, собака, делает? Несколько таких выстрелов – и стена рухнет, нас под перекрытием похоронит.

Сергей посмотрел на потолок. Плиты, его образующие, были еще дореволюционными, серьезными, кое-где только дыры зияли от попавших мин и снарядов. Стены, хоть и толстые, были ослаблены огромными дырами от попавших в них снарядов. Похоже, немец знал, что делал.

Прозвучали еще два выстрела подряд бронебойными. Осколочно-фугасный снаряд хорош для стрельбы по живым целям, которые будут поражены осколками. Бронебойный же снаряд – болванка. Осколков она не дает, но укрепления вроде стен зданий, домов и дзотов, разрушает.

– Ползем в угол. Я в этом цеху одно время работал, там вход в подвал есть и…

Бывший рабочий тракторного, а ныне ополченец, не договорил – немец выстрелил в окно осколочно-фугасным снарядом. Осколки застучали по станинам станков, цех заволокло дымом, запахло тротилом.

Ополченец пополз в дальний левый угол, Сергей – за ним. Рядом с убитым красноармейцем валялся ППШ, и Сергей оставил свою винтовку и взял автомат. Из магазинного подсумка вытащил запасной магазин.

В ближнем бою автомат сподручнее, да и компактнее. С винтовкой, да если она еще и с примкнутым штыком – длинная, в человеческий рост, а то и выше, не развернешься. Кроме того, «трехлинейка» имела неприятную особенность: она пристреливалась с примкнутым штыком, и стоило его снять, менялась и точка попадания. Штыки для «трехлинейки» были неудобные, четырехгранные, ни консервы ими открыть, ни веревку перерезать. Они способны были только колоть, но при этом сами зачастую гнулись. Плоские, ножевидные штыки немецких «маузеров» или наших «СВТ» были удобнее.

В углу, куда они добрались, было спокойнее, поскольку окна и дверные проемы были далеко. Правда, в торце цеха находились огромные ворота, но они стояли к немецким позициям боком и самоходчикам видны не были.

А артиллеристы как будто задались целью расстрелять весь боезапас. По стенами долбили снаряды, и Сергей стал сомневаться – остался ли кто-то еще в живых, кроме них?

Видимо, немец свою работу завершил, сделав удачное попадание. Стены цеха затрещали, времени кинуться к воротам уже не было, и перед мысленным взором Сергея пронеслась вся его короткая жизнь.

Стена обрушилась внутрь, и на нее упали перекрытия потолка, подняв тучи пыли. В горле запершило, и Сергей закашлялся.

Рядом с ним послышалась какая-то возня, и ополченец подал голос:

– Ты живой?

– Живой.

Часть угла устояла. Сверху, переломившись, косо легли плиты перекрытия, образовав небольшое, в виде косой пирамиды, помещение.