Французские власти расплатились с горцами в Дувре и предоставили им самостоятельно добираться на родину. Делать было нечего. Ветераны Ватерлоо поплотнее запахнули свои килты и пустились в путь. Им предстояло пересечь весь Хайленд. Многие местные жители из числа фермеров и крофтеров (мелких арендаторов) жалели странствующих солдат и подкармливали их. Так, один старик каждую ночь выставлял на окно миски с овсянкой, располагая их повыше, чтобы собаки не добрались. И так — целых два года! Все время, пока части горцев двигались к себе домой.

— Подумайте только, — покачал головой мой собеседник, — каждую ночь на протяжении двух лет. И всякий раз наутро находил чистые миски, ни капли каши не оставалось…

Вот так они шли… Горцы, бывшие солдаты Наполеона. Они пробирались по ночам, подобно кладбищенским призракам. Их башмаки прохудились, килты износились.

А в довершение ко всем бедам, добравшись домой, они узнали, что их дома сожжены, а крохотные земельные участки, которые они оставили годы назад, разорены в ходе «чисток».

Я расстался с коммивояжером в Форт-Уильяме, но его рассказ — о демобилизованной армии в килтах, обо всех тех людях, которые поодиночке или небольшими группами возвращались в родные края, крались в темноте, чтобы раздобыть еды, питались кашей с чужих подоконников, мерзли в горах, — этот рассказ надолго запал мне в душу.

4

В Форт-Уильяме царила предпраздничная суета. На главной улице какие-то люди развешивали приветственные транспаранты. В залы стаскивали деревянные неудобные стулья из тех, что обычно используются на общественных мероприятиях. Со дня на день должен был начаться гэльский Мод — шотландский эквивалент айстедвода. Я решил задержаться в городе и сравнить эти два праздника.

Однако утро выдалось такое пригожее, что я встал пораньше и отправился в Арисайг. Мне хотелось попасть в Гленфиннан и посмотреть памятник принцу Чарли. Сколько удовольствия доставила мне дорога! Восемь миль по северному берегу Лох-Эйл — это путешествие по сказочной стране высоких холмов и соленых озер, уединенных пустошей и темных лесов. Белые фермы и маленькие каменные домики прятались в лощинках и под склонами холмов, чтобы защититься от холодных зимних ветров. Каждое такое строение уходило корнями в далекую романтическую эпоху, все здесь дышало воспоминаниями о том времени, когда Молодой Претендент — без армии, без денег, вооруженный лишь жаждой справедливости и неотразимым шармом Стюартов — высадился на этих берегах.

Справа по ходу я заметил стоящее среди деревьев здание Фассиферн-хаус, резиденцию Джона Камерона, брата Лохиела. Здесь принц Чарльз провел ночь — случилось это через четыре дня после того, как он высадился в Шотландии и поднял свой фамильный штандарт. В самом конце Лох-Эйла я выбрался на превосходную горную дорогу, уводившую в сторону Лох-Шиела. По обеим сторонам от дороги громоздились разнокалиберные холмы, в этот час окрашенные во все оттенки голубого и коричневого. Длинное узкое озеро извивалось в изрезанных берегах, так что затруднительно было найти достаточно долгий прямой участок. Дальний, выходящий к морю конец скрывался за горными вершинами Сунарта. Сейчас, солнечным утром и озеро, и окружавшие его холмы создавали неповторимый пейзаж, радующий глаз спокойствием и уединением. Но я легко могу себе представить, что стоит солнцу спрятаться, и картина коренным образом изменится. В иные дни с Атлантики наползает гряда туч, они скрывают верхушки холмов, отбрасывают зловещие тени на поверхность озера — и перед вами уже расстилается совсем иной пейзаж: мрачный и дикий, словно он только вчера вышел из-под резца Создателя.

В стороне от дороги, отделенная от нее неглубоким болотцем, стоит высокая, похожая на маяк башня. Со всех сторон ее окружает невысокая стена. На вершине башни расположена статуя принца Чарльза в костюме горца. Лицом он повернут на юг, спиной к озеру. Монумент был возведен в 1815 году Макдональдом из Гленаладейла, внуком старого Макдональда, одного из самых горячих приверженцев принца. Памятник установили на том самом месте, где в 1745 году молодой Чарльз Стюарт стоял с гордо развернутым знаменем восстания. До начала строительства монумента на этом месте была пирамидальная груда камней. В 1815 году — в год закладки фундамента памятника — еще оставались в живых старики из Гленфиннана, которым повезло в раннем детстве видеть Красавца принца Чарли. Они присутствовали при исторической встрече Молодого Претендента с членами своего клана и надолго запомнили его пламенную речь.

Мне хотелось рассмотреть монумент поближе, поэтому я решительно пересек заболоченную полосу, набрав при этом полные ботинки жидкой грязи. При моем приближении чайки, сидевшие на стенке, дружно поднялись в воздух и улетели в сторону озера. Шлепая по болотной жиже, я восхищался выбранным местоположением памятника — он был единственным рукотворным созданием в этой суровой глуши. При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что здешние ветры и непогода сделали свое черное дело: башня нуждалась в серьезной реставрации. И вообще, на мой взгляд, это не самый удачный памятник Молодому Претенденту. Вознесенная на слишком большую высоту (а высота башни восемьдесят футов), фигурка принца в шотландском килте кажется маленькой и незначительной нашлепкой на вершине маяка. Нижняя часть башни выполнена в виде охотничьего домика, но, насколько мне известно, никогда не использовалась по этому назначению. Внутри башни построена винтовая лестница, которая поднимается на самый верх.

По моему глубокому убеждению, памятники — причем даже наиболее блистательным и успешным героям — очень быстро теряют свое величие и становятся самым печальным зрелищем в мире, если за ними не следить и не ухаживать должным образом. Сидя на замшелой стенке, окружавшей монумент в Гленфиннане, я думал, что он выглядит так же грустно, как могила Чарли в склепе римского собора Святого Петра. А ведь восстание сорок пятого года — одна из самых романтических страниц шотландской истории. Этот почти непостижимый ореол романтики, который окружает не столь отдаленные события, возвеличивает едва ли до эпических размеров все, что тогда происходило. Мне доводилось встречаться с суровыми пресвитерианами, которые не задумываясь отказались бы преклонить колени перед алтарем. Так вот, эти непрошибаемые люди впадали в самую романтическую чувствительность и едва ли не плакали при одном только воспоминании о Красавце принце Чарли. Конечно, в жизни все было далеко не так идеально. Чем больше мы узнаем о том восстании, чем глубже проникаем в замыслы заговорщиков, тем больше всплывает неблаговидных подробностей. Зависть, ложь, корыстолюбие и безразличие руководителей — все это, казалось бы, не оставляет места для романтики. И все же, все же… Несмотря на все вышеперечисленное, две черты не подлежат сомнению: героизм юного принца, который явился восстановить справедливость, и беспримерная преданность местных кланов. Вот где самая суть романтики! Много принцев приплывали на эту землю во главе сильных (и не очень) армий с одной целью — сокрушить соперника и отвоевать свое наследство. Но где еще — если не считать, конечно, поэзии и рыцарских романов — вы встретите такого принца, который явился бы фактически с пустыми руками, вооруженный лишь фамильной гордостью, стремлением к справедливости и верой в свой народ? И я, сидя в Гленфиннане возле уродливой разрушающейся башни, невольно отдался на волю грез — столь понятных и естественных в подобном месте.