Польскому патриотизму свойственно мученичество, на нем лежит печать кровавой жертвы тех, кто отдал свои жизни, чтобы мы могли быть свободны. Мы навсегда обязаны им и должны выражать свою благодарность на кладбищах, зажигая на могилах лампадки со свечами. От этого долга нельзя отказаться, хотя по прошествии двух десятилетий суверенитета торжественные празднования все чаще приобретают скандальный и позорный характер. Текущая политика пытается использовать историю в своих целях. Молодые люди, видя это, возмущаются и охладевают к прошлому. Мое поколение может только испытывать стыд от происходящего и размышлять о том, как легко опорочить святое.

Вспоминается грустный анекдот. Дождевой червь вылезает с сыном на поверхность. Они восхищаются красотой луга, после чего отец велит возвращаться под землю. “Зачем нам туда возвращаться?” – спрашивает расстроенный червячок. “Потому что там наша родина”, – отвечает его папа. Этот анекдот родом из эпохи ПНР, когда любовь к нашей бедной родине воспринималась как неизбежность, ибо все в Польше было хуже, чем на Западе: материальные и духовные стандарты, общественные и межчеловеческие отношения, квартиры, машины и больницы. Патриотичный рекламный слоган “Польское значит отличное” звучал как приговор. Польские товары уступали по качеству, их единственным достоинством было национальное происхождение.

Все это сегодня меняется. Появилось много хороших польских товаров, у нас успешное самоуправление, политическая трансформация в Польше прошла бескровно и удачно, да и наша демократия весьма неплоха. Мы можем гордиться собой, не задирая нос и не хорохорясь. У нас действительно многое получилось. Тогда почему мы постоянно жалуемся? Потому что внутри сидит спесивый перфекционизм. Мы уверены, что должны быть лучше всех, а если это не так, начинаем сетовать. Нас не устраивает утешение “для сельской местности сойдет” – мы хотим быть выше. Это вроде бы хорошо и в то же время плохо. Нужно метить максимально высоко, но при этом трезво оценивать возможности. До второй Японии все еще далеко, хотя в экономике мы добиваемся успехов, непонятных нам самим. Умеем ли мы радоваться тому, что в момент кризиса остаемся “зеленым островом”, или – как в мрачной поговорке – не радуемся, пока все хорошо, зато будем вспоминать, как хорошо было?

Мы по-прежнему бедны, хотя и быстро обогащаемся. С каждым годом отрыв от Запада всё сокращается. Кто-то остроумно заметил, что теперь в регионах Польши, обозначаемых латинской буквой B (а то и C), водными видами спорта уже можно заниматься в аквапарке, а не в глиняном карьере, как это было до недавних пор. Бедность наполняет стыдом, порождает комплекс неполноценности. Мы любим подчеркивать, что не виноваты в своей бедности, ведь исторические обстоятельства не давали нам шансов развиваться. Независимо от того, сколько правды в этих суждениях, в последнее время у нас все больше поводов хвалиться своей состоятельностью.

Иногда мы не умеем хвастаться тем, что приносит нам славу. Уже давно стало ясно: во всевозможных кризисных ситуациях, когда происходят большие несчастья, катастрофы, стихийные бедствия, поляки на многое способны. Поляком быть хорошо, ибо люди в нашей стране в трудную минуту идут на самоотверженные поступки, могут сорганизоваться и действовать солидарно. Мы хорошо помним наводнения в Польше двадцатилетней давности и то, как жители Вроцлава спасали город, опираясь на доверие к собственной выборной власти, церкви и соседям. И хуже помним, что Польша занимает четвертое место в мире по количеству волонтеров в хосписах. Постоянно слыша нарекания на безыдейную и интересующуюся одними деньгами молодежь, мы вдруг узнаём, что лидируем в сфере бескорыстного самопожертвования на мучительном фронте помощи смертельно больным.

С Никитой Михалковым на съемках фильма “Персона нон грата” в Москве, 2005 г.

Мы живем в совершенно нормальное время и из-за неожиданности этого положения не знаем, как себя вести. Патриотизм уже не должен быть мученическим – он может принять спортивный характер. Мы играем в команде, которая держится на неплохом уровне, – пусть не в первой лиге, но точно во второй. Можем гордиться успехами и не скрывать неудач. То, что плохо, исправим. Мы страна немалых шансов и больших надежд. За нами тянется хвост упущений, отсталости, балласт утраченного XIX века. Нам не хватает государственной, управленческой культуры. Мы недостаточно доверяем государству и его органам, да и самим себе, но можно по-прежнему верить, что это постепенно изменится. Достаточно пересечь нашу восточную границу, чтобы начать ценить то, чего мы уже достигли.

С моей точки зрения, основанием для надежды является способность признавать свои ошибки. Двадцать пять суверенных лет дали нам шанс критически взглянуть на собственное прошлое. Мы больше не должны носиться со своими обидами (впрочем, несомненными) и можем признать, что были в истории не только жертвами. У нас есть грехи по отношению к евреям, русинам и частично даже к немцам. Старые грехи мы делим с литовцами, ибо вместе стояли у руля Речи Посполитой и напали на Москву.

В нормальные, спокойные времена патриотизм проявляется без криков, шелеста знамен и юбилейных торжеств, хотя нельзя осуждать тех, кому необходимо таким образом выражать свои чувства. В обыкновенные времена патриотизм – это добросовестная уплата налогов и капля бескорыстной готовности к действиям, целью которых является наше общее благо: будь то участие в выборах или сбор мусора в лесу, будь то радость победы или печаль от проигрыша (даже если можно свалить вину на политического оппонента).

В книге, изданной к девяностолетию Владислава Бартошевского, один из наиболее талантливых молодых польских писателей Войцех Кучок пишет, что благодаря юбиляру может без стеснения думать о патриотизме. В подтексте ощущается недовольство молодого поколения утилитарным использованием понятия “родина” с целью кого-то изолировать, заклеймить и взять на себя роль судьи, выносящего решение, кто хороший поляк, а кто нет. Читая это, я вспомнил, как однажды в Быдгощи активисты “Католического действия”[53] не дали мне высказаться по проблемам Польши, потому что у меня иностранная фамилия. Пять поколений моих предков строили автомобильные и железные дороги именно в Польше, так что, думаю, у меня есть основания чувствовать себя поляком, хотя, цитируя Бартошевского, любовь к родине сродни любви к матери: мы не говорим о ней без надобности, поскольку это очевидное чувство. Человек, расхаживающий по городу и рассказывающий всем, что любит свою мать, ненормален.

Итак, патриотизм – это норма. Мы любим Польшу со всеми ее изъянами и верим, что с ними можно бороться, что родина – это не приговор, а дар. Мы не обязаны вечно страдать за нее, но время от времени должны что-то для нее делать, чем-то ради нее жертвовать. А прежде всего нужно ценить то, что родина есть, ведь ее могло и не быть. Радоваться тому, что некоторые вещи в Польше лучше, чем где-либо, а те, что хуже, мы постараемся исправить.