– Поехали завтра во Дворец спорта.

– Зачем? – Настя снова откинула голову на мужское плечо, чуть повернула, разглядывая его лицо в темноте. Достала руку, провела указательным пальцем по носу – от кончика до переносицы, обрисовала контур брови, коснулась ресниц, улыбнулась, когда он моргнул.

– Там завтра матч хоккейный, ходила когда-то?

– Нет.

– Ну вот. Вдруг понравится?

– Хорошо. – Даже если не понравится, все равно понравится. Там будет он, там, возможно, будет холодно, и Глебу придется греть ее, обнимая, он будет непременно много говорить – все терпеливо объясняя. Ну и это ведь тоже часть его жизни. Значит, ей понравится.

– Тогда пообедаем, и туда.

– Ага.

– И еще…

Глеб перехватил ее руку, опустил, сжал в своей, второй тоже зафиксировал, прижав к себе чуть сильней. Складывалось такое впечатление, будто мужчина боится, что после его слов Настя начнется вырываться.

– Твои приезжают через неделю, правильно?

Девушка кивнула.

– Давай это время ты у меня поживешь? – на Настю смотрели до ужаса серьезно. Так, что впору выуживать-таки руку из хвата, а потом вытягивать, выпятив большой палец, и в лучших традициях гладиаторских боев держать паузу прежде, чем поднять палец вверх или опустить, оглашая смертельный вердикт.

Делать этого Настя не собиралась. Долго смотрела в глаза серьезного мужчины, а потом спряталась на его же плече, выдыхая ответ очень тихо.

– Хорошо.

Ну вот. А планировала ведь этому сопротивляться. Действительно планировала. Попросить отвезти домой, вернуть ключи, забрать шмотки. Умом планировала сделать это, а сердцем надеялась, что он предложит остаться. Сегодня, на неделю, вообще.

Пожалуй, слишком опрометчиво, но… на вообще она тоже, наверное, согласилась бы. Хорошо, что он об этом не догадывался. Хотя и этой победы ему было достаточно, чтоб очень даже обрадоваться.

Имагин расплылся в улыбке, а потом стал уговаривать.

Сначала – повторить, но уже громко, четко, внятно. Потом – посмотреть на него. Потом – поцеловать, в знак закрепления, потом… Потом тоже на что-то уговаривал. Весь перечень Настя уже не вспомнила бы, но знала, что уговорил на все.

А утром они снова проспали… Теперь уже даже обед.

***

– Вот, видишь дом? Тоже новый. Такой бестолковый, что аж плакать хочется, а самое обидное – здесь же раньше тоже парк был! Какой парк, Наташка. Володя тут все детство провел. Мы всегда знали, где детей искать, если вдруг к ужину домой не спешат. Созванивались с соседями, выясняли, что все дворовые сорванцы запропастились куда-то полным составом, а потом выбирали самого грозного родителя и отправляли загонять их по домам. А они всегда тут были. Халабуды какие-то строили, в разбойников играли, даже в футбол гоняли, представляешь, все здесь!

Антонина Николаевна покачала головой, а потом отвернулась от застройки, ступая на парковую аллейку, ведущую в другую сторону.

Наталья же еще какое-то время смотрела туда, куда показала свекровь, оживляя в памяти образ мужа. Они-то встретились уже в студенческие годы, каким он был в детстве, Наталья не знала. Разве что по фотографиям, вот таким рассказам, и глядя на Андрюшу. Так похожего на отца Андрюшу.

Засмотревшись, она отстала от свекрови, пришлось нагонять. Несмотря на то, что Антонина Николаевна давно уже обменяла седьмой десяток, шаг ее был достаточно тверд, а главное – очень уж резв.

Глядя на ровную спину изящной седовласой женщины, поверить, что совсем скоро она отметит очередной юбилей, было сложно. Большинство и не верило. Даже пытались выпытать секрет, как… после всего… она смогла…

А Антонина только пожимала плечами, посвящая в то единственное, что могло считаться секретом: надо уметь отпускать и прощать, не тратить себя на злость, гнев и обиду. Не смиряться и плыть по течению, где есть шанс – бороться, а если шанса нет… Не грызть себя, не убиваться, не убивать. Не завидовать и не жалеть. Она учила этому сына, пыталась учить невестку, старалась донести то же до внуков. Не затем, чтоб в семьдесят они выглядели лучше, чем ровесники, а чтоб чувствовали себя лучше. Чтоб жить было проще. Им.

– Сядем? – она обернулась, ловя задумчивый Наташин взгляд.

Андрей дни напролет проводил с друзьями, появляясь дома только ближе к ночи, а они умаялись сидеть в квартире, вот потому-то и решили прогуляться. Устроились на скамеечке у канала – мелкого, зеленого, но с утками на берегу, красивого.

Антонина устремила взгляд на этих самых уток, улыбаясь своим мыслям, а Наталья снова почему-то бросила встревоженный взгляд на то место, где свекровь упоминала о сыне.

– Антонина Николаевна, я сказать хотела…

Женщина постарше оглянулась на Наталью, продолжая улыбаться. И смех и грех! Знакомы – двадцать с лишним лет, никогда она не пыталась запугать невестку, даже с советами своими не совала нос в молодую семью, благословила, причем не только показушно, но и сердцем приняла, а Наташа до сих побаивается. Не глупость ли?

Вот и сейчас невестка перевела на Антонину неуверенный взгляд.

– Говори, – а когда свекровь благородно позволила, сглотнула, опустила глаза на руки, сжимающие ручку сумки, а потом снова перевела на лицо матери мужа.

– Помните, те деньги…

– Какие? – Антонина приподняла бровь, искренне удивляясь. О деньгах они как-то раньше не говорили.

– Деньги, которые Володя… Которые Володе, то есть мне… ну…

– Володины деньги, – Антонина видела, что невестке тяжело подобрать слова, а потому решила упростить задачу.

– Да.

– Так что с ними? Почему вдруг вспомнила?

Наталья снова вздохнула, бросила взгляд на небо, провожая облака, посмотрела прямо на свекровь.

– Знаете, я их чуть не сняла. Когда уволили, нужны были деньги, не хотела, чтоб Настя нас с Андреем тянула. Мне не нравилось, что ей приходится допоздна пропадать, что она не высыпается, сама нервничает, волнуется. Я пыталась найти работу, а когда совсем отчаивалась, несколько раз собиралась пойти и снять те деньги. Простите…

Выпалив все на одном дыхании, Наталья снова уставилась на побелевшие костяшки. Призналась, и стало легче. Будто исповедалась. Но реакции ожидала не такой.

Не то, чтоб одобрения, но не того, что Антонина отвернется, вновь смотря на уток, хмыкнет пару раз, покачает головой явно своим мыслям.

– Дурочка ты, Наташка. Сорок лет, девке, а дурочка. – А потом посмотрит на нее. Не зло. Как на дитя малое. – Ты сейчас за что извинилась? За то, что собиралась своих детей накормить за счет своих же денег?

– Они не мои.

Отожествлять деньги с собой, Наталья не собиралась. Слишком они казались ей грязными.