Никто не спит в самую долгую ночь года. На родине пировали, пели и танцевали: ничто так не пугает затаившуюся в темноте нечисть, как доброе веселье. В Агене считали, что за стенами от зла не укрыться, а посему нужно ходить ряжеными по домам, выклянчивая у хозяев подношение. Авось испугается нечисть страшных разрисованных морд и не слишком складных песен. Нужно пить, и петь, и радоваться, и шумной компанией бродить по улицам: начавшись в одном доме, гулянье перебиралось в другой, потому что нет чужих в эту ночь — все свои, все знакомые. И уж воистину угодно богам, когда двое становятся одним. Неважно, станет ли потом эта ночь одной из череды тех бесконечно долгих ночей, что наполнены жаром тел и неровным дыханием, или превратится лишь в воспоминание. Совершенно неважно.

Собираясь в Аген, Рамон взял с собой Хлодия. В замке будут праздновать, как принято дома, нечего ему там делать. Будто мальчишка попоек не видывал. Как ни крути, пора взрослеть. Это ж смешно, кому сказать: парень людьми командует, а от девок бегает. Глядишь, под хмелек глянется какая девчонка. А и не глянется — невелика беда: дом большой, уединиться места хватит.

До жилища Амикама оставался квартал, когда рыцаря окликнул знакомый голос.

— Ты к нам?

Нисим держал под руку девушку. Все ту же, что и тогда, на балу. Понести ей так и не удалось, но парень не обращал внимания ни на обычаи, ни на пересуды. Младшему сыну можно особо не думать о потомстве — продолжателем рода всегда считался первенец. Ну, не суждено, значит, жениться, было бы из-за чего огород городить. Тем более что и отец не давил, ждал, когда сын в возраст войдет, да сам задумается о детях. А пока дело молодое, пускай гуляет.

— К вам, — ответил Рамон. — Потом домой.

— Лия у себя. А к парнишке кто-то придет?

Хлодий стремительно покраснел, выдавил:

— Нет.

— Понятно. — Нисим подмигнул. — Тогда мы сейчас заглянем к одной славной девочке, а потом к вам. Вина хватит?

— Вина на всех хватит, — рассмеялся Рамон.

Сам он пока был непозволительно трезв — особенно на фоне вовсю веселящихся горожан. Похоже, многие начали гулять еще с обеда, а о том, что будет твориться к вечеру, пока лучше не думать.

Он постучал в знакомые ворота, рассмеялся непонятно чему и стал ждать, пока откроют.

* * *

Голова болела невыносимо. Рамон сполз с постели, застонал, ругнулся, опустился прямо на пол. Хорошо хоть, не мутило как обычно после хорошей попойки. Но то перегнанное в алхимическом кубе вино… кто же его притащил?

Так, вначале их было шестеро: сам Рамон, Лия, Нисим с подругой, их знакомая, та самая «славная девочка». Далия, кажется, ее звали. Эти были каждый сам по себе… поначалу. Вино, похоже, приволок именно Нисим, не Дагобер же? Нет, к этой штуке на выстрел нельзя подойти, а самое лучшее — никого с бутылкой пойла на порог не пускать. Прозрачное, что твоя слеза, а хмеля столько, что взрослого мужика с ног валит. Не Дагобер, точно, тот ввалился позже, с девицей… кажется, их знакомили раньше. Бер… не припомнить, хоть убейся. Глупышка глупышкой, Дагобер таких любит, чтобы в рот заглядывали. Так как же ее звали… а, неважно.

Рамон поднялся, как был, в одной рубахе, побрел вниз. Медленно-медленно, придерживаясь за стену, сполз по лестнице, чудом не потеряв равновесие. Так… ковер не загадили, повезло. А кто ж это стены так испохабил?

Сперва они пели песни, это точно. Причем Лиин братец выдал такое, что при дамах нипочем бы петь не стоило — но дамы тоже были хороши, Далия подпевала во все горло, а подружка Дагобера… да как же ее звали-то? — только краснела, да глупо хихикала. Хотя, может, она и не поняла ничего, языка-то не знала.

Потом петь надоело, складывать стихи тоже… пьяный маркиз и похабник Нисим выдавали такое, что стены краснели… С безупречной рифмой, надо заметить. Или это только тогда она казалась безупречной? Сейчас все равно ни строчки не припомнить, как ни старайся.

Значит, стихи надоели, танцевать не хотелось, решили поиграть. Здешняя игра: сперва на стене рисуют рожицу, а потом с закрытыми глазами пытаются дорисовать нос. Поскольку все уже были хороши, решили, что нос — это неинтересно, это для детей, а тут все взрослые. Куда интересней изобразить детородный орган. Тут Далия пискнула, что никогда его толком не видела, как рисовать неизвестно что? Врала, точно, в этой стране не бывает семнадцатилетних девственниц. Расхрабрившийся Хлодий — о, это сколько ж он выпил? — под руку увел ее показывать, как это дело выглядит. Зрелище, похоже, девушке понравилось, потому что обратно к гостям они не вышли… надо прийти в себя, найти и разбудить, если еще не проснулись, а то с Бертовина станется приехать проверить, как там сын себя ведет. Всыплет всем по первое число.

Так, значит, эти ушли… остальные начали играть, вот почему все стены разрисованы, будто в портовом борделе. Сейчас, отдышаться, позвать слугу попросить навести бадью с водой, и пусть приберется, пока хозяин в себя приходит.

Рамон так и поступил, горячая вода расслабила тело, и голову ломить стало меньше. Но навязчивая мысль припомнить, что же было ночью, не оставляла. Какого рожна он проснулся один, если… Впрочем, похоже, немного осталось.

Нарисовавшись вдоволь, они снова пели. А потом Лия прижалась к плечу и прошептала, что, кажется, перебрала. Попросилась чуть-чуть прогуляться. А еще лучше — довести ее домой, он стоит полупустым, все разбрелись праздновать, а здесь скоро друг у друга на головах начнут… Из комнаты, куда Хлодий увел девушку, звуки доносились недвусмысленные, да и Дагобер уже хватал свою… как там ее… за все места. Рамону было наплевать, но если девушке так неуютно… Тем более что он и сам, похоже, перебрал. Не привык к такой крепкой выпивке. Так что продышаться стоило.

Значит, он повел Лию домой… Нисим со спутницей вышли вместе с ними, но потом куда-то делись. Дагобер со своей остался, обещал, если Рамон не вернется раньше, перед уходом позвать слугу, чтобы тот запер за ними дверь.

Они шли по городу, по углам целовались парочки… потом они и сами целовались, опираясь о чей-то забор. Потом Рамон сказал, что если она не хочет, чтобы все случилось прямо в подворотне, лучше пойти домой, а Лия ответила, что все равно где, главное, что с ним. Тогда он возразил, что еще не настолько упился, чтобы взять женщину прямо посреди улицы … или он сказал «любимую женщину»?

Вот теперь Рамона действительно замутило, это ж надо было… Ладно, вылетит — не поймаешь, что ж теперь…

Кажется, она уперлась, сказав, что домой не хочет, а он ответил, что не хочет, чтобы ее отец наутро открутил ему самое дорогое. Поскольку идти она не собиралась, просто подхватил на руки. Еле удержал, но, видимо, не настолько уж пьяным он был, потому что не уронил. Плащ мешался, платье скользило, приходилось подкидывать девушку на руках, и она каждый раз потешно взвизгивала. А потом просто уснула, обвив руками шею. Рамон донес ее до родительского дома, передал с рук на руки слуге. Улыбнулся вслед — такой славной она была… ничего, не вышло в этот раз — выйдет в следующий. Никуда не денется.