— Да, именно, — кивнул Ридрих. — Он сказал, что барон увозит приглянувшихся девушек, а потом будто пожалел, что предупредил.

Девушка привстала на носки, задрала подбородок и качнула торсом вправо-влево. — Нет, — покачал он головой, — крестьянин не боится, что мы донесем. Да и какое дело Отфриду? Я уверен: он любит старинные легенды, родовые предания о проклятиях и всю эту чушь, которая, если вдуматься, гораздо безобидней правды. Да барон наверняка сам же и распространяет слухи.

Плясунья присела, отведя руки в стороны округлым плавным движением. Ридрих заметил, что на них обращают внимание, и зашагал прочь, объясняя на ходу:

— Просто наш свинопас слишком поздно додумался, что если барон увезет тебя, то на некоторое время его землячки будут в безопасности. Здесь никому нельзя доверять. Помни — мы во владениях Игмора, город виден с замковых башен. Здесь Игмор — выше всех.

Ласса остановилась и произнесла вслух:

— Мама часто повторяла: в этом мире никто никого не любит.

— Да. Она была необыкновенно умной женщиной.

— Но ты сумел ее переубедить. — Девушка повела плечом и отвернулась.

— Ласса, послушай, я сделал для Ианны все, что мог, однако она умерла! Я с тобой, я снова исполню все, что в моих силах, но я не всемогущ. А здесь, в этом краю, Игмор выше всех! Твою мать я не смог уберечь, проклятие Игморского холма убило ее…

— Что ты можешь знать о проклятии Игморского холма? — неожиданно резко бросила девушка. — Друиды с их маской демона не были истинными хозяевами края, а меч и вовсе появился здесь при римлянах! Игмор выше всех, но кто настоящий Игмор?

Под таким натиском Ридрих опешил — никогда прежде Ласса не произносила столь длинных тирад, да еще с подобной запальчивостью.

— Девочка, послушай меня…

Но она уже шагала по улице обычной танцующей походкой, и Ридриху оставалось только последовать за плясуньей. Подходящее для выступления время еще не наступило, торговля на рынке была в разгаре. Даже в маленьких городках, вроде Трибура, люди, занятые покупкой и продажей, не склонны отвлекаться на пустую забаву. Вот к часу или двум пополудни, когда с заботами будет покончено, усталые и довольные трибурцы окажутся готовы швырнуть грош-другой хорошенькой танцовщице, тем более что монеты, выторгованные в упорном получасовом споре, — своего рода премия, знак удачи. Так почему бы не истратить добытое в тяжком труде на приятное развлечение?

Странники зашли в харчевню, разместившуюся неподалеку от рынка, и присели за стол рядом с компанией монахов. Святые отцы пили пиво, жевали баранину под острым соусом, сыто отрыгивали и жаловались друг дружке, как неохота отправляться в сатанинское логово, господним попустительством вознесенное на холме, ближе к небесам, тогда как следовало бы проклятому замку проклятого Игмора низвергнуться в бездны, к геенне. А ведь отправляться в дьяволову пасть предстоит не далее как нынче. Сегодня его милость барон пожалует в Трибур — встретить епископа на своей земле. Ридрих внимательно поглядел на девушку. Та поводила плечами, и за столом продолжая бесконечный танец. Ласса была спокойна — спокойна, как статуя, как древняя богиня с мозаики в замке Игмор.

* * *

Ридрих с Лассой взяли вина и сыра. Монахи за соседним столом заказывали новые порции пива, жевали, хлебали и пялились на девушку. Плясунья не обращала на них внимания, она задумчиво накручивала на палец черный локон да тихонько выстукивала ногой под столом такт своего вечного танца. Часом позже донесся звон колоколов, отбивающих полдень, бродяги покинули заведение и направились к рынку. Навстречу шагали несколько человек, в основном хозяйки с корзинами снеди. Верный знак — пора начинать песни.

Ридрих на ходу расчехлил инструмент и стал напевать, подыгрывая себе на лютне. Ласса, приплясывая, вилась вокруг, то приседала и разбрасывала руки, то запрокидывала голову и так изгибалась в талии, что черные волосы едва не касались земли. Чудесным образом локоны, скрывающие лицо, не рассыпались.

Девушка ни на миг не оставалась на месте, непрерывно двигалась, так что ее невозможно было толком разглядеть. Когда оборачивалась, длинная юбка приподнималась, открывая босые ноги, из-под которых разлеталась веером дорожная пыль. Певец остановился, как обычно, у проезда к торговым рядам.

Я когда-то был солдатом

И ходил, как князь, в шелках.

Как епископ был богатым,

Напивался, как монах!

Тут же столпились люди, стали хлопать в такт. Ласса со шляпой, приплясывая, обходила зрителей по кругу. Когда кто-нибудь швырял медяк, девушка резко выдыхала, черные пряди, скрывающие лицо, взлетали, показывая на миг улыбку — ослепительно белые ровные зубы между влажными губами. Все больше людей собиралось в круг. Покидавшие рынок трибурцы подходили поглядеть, для чего сбежалась толпа, и присоединялись к зрителям. Вдруг над головами пронесся крик: «Барон едет! Барон едет!» Площадь вмиг опустела, остались мужчины да старухи.

Застучали копыта, на площадь въехал барон, за ним — хмурые солдаты. Латники в полном снаряжении, в кольчугах и шлемах, на пиках трепещут значки. Барон — один из всех — не надел латы, на нем была легкая куртка, под расстегнутой рубахой поблескивала цепочка старинного медальона. Игмор не выглядел ни злобным, ни сердитым. Впрочем, он теперь всегда таков. Убивает своей рукой или отдает приказ палачам — господин Отфрид не кажется разгневанным. Барон направил коня в круг, люди посторонились, а бродяга продолжал наигрывать на лютне веселый мотивчик.

А потом я стал бандитом,

И опять я при деньгах.

Как епископ стал сердитым,

Стал ругаться, как монах!

Ласса закружилась на месте, привстав на носки, темно-красная юбка на миг поднялась широким кругом, открывая стройные ноги. Пыль, поднятая взмахом подола, завилась мутными клубами.

Барон, уронив поводья на луку седла, дважды свел ладони в замшевых перчатках и полез в карман, подзывая девушку. Та подбежала, протягивая шляпу. Игмор, перегнувшись в седле, склонился над ней, опустил в шляпу серебряную монету и кончиками пальцев отвел черные кудри. Лицо танцовщицы — как у статуи древней богини, неправдоподобно правильное, разве только глаза чуть узковаты. Ласса улыбнулась и провела розовым кончиком языка по губам, не переставая перебирать ногами на месте. Она танцует, она всегда танцует.

Отфрид остался удовлетворен осмотром. Когда он выпрямился, волосы снова закрыли лицо приплясывающей девушки. Барон не поглядел на Ридриха, он наблюдал за танцем Лассы. Так происходило со всеми и всегда — когда Ласса танцевала, никто не замечал певца.

— Эй, музыкант, — бросил барон, любуясь пляской, — приходи завтра под вечер в Игмор. Если мне понравятся твои песни, награжу по-королевски.

Ридрих кивнул, не прерывая песни:

А теперь я стал епископ,

Как солдат я стал сердит,

Девок стал, как князь, я тискать