На следующее утро пришло первое письмо.

Запечатанное красным воском, без всяких опознавательных знаков, оно легло между венецианским зеркалом и золоченым флаконом духов на столик, за которым сидела Аврора, пока ее причесывали. Наслаждаясь этой процедурой, она решила вскрыть письмо немного позже. После того как Фатима, сотворив шедевр из ее волос, щедро надушила ее, Аврора вскрыла письмо. Но почти сразу же бросила письмо в приступе отвращения: ей хватило одного взгляда, чтобы прочесть короткий текст:

«Ты считаешь, что достигла зенита, Аврора, а на самом деле катишься вниз. Твой любовник всегда предпочитал обладанию охоту...»

— Кто это принес? — спросила она, брезгливо указывая на приоткрытый конверт. Фатима выбежала и быстро вернулась с ответом.

— Никто. Один из лакеев нашел письмо под воротами, перед будкой сторожа.

Немного поколебавшись, молодая женщина снова взяла со столика подлое послание нетвердой рукой и принялась его вертеть в надежде найти хотя бы какое-то указание на отправителя, но все тщетно. Бумага была отменная, почерк тоже — скорее мужской, чем женский. Аврора призвала себя к спокойствию и убрала письмо в свой секретер, решив обсудить его с Елизаветой, обещавшей навещать ее ежедневно, чтобы помочь привыкнуть к новому образу жизни. Но та только посмеялась и разорвала письмо сначала надвое, а потом в мелкие клочки, чтобы бросить в огонь.

— Ничего другого оно не заслуживает! Надеюсь, вы не собирались показывать его принцу?

— Нет, разве что моей сестре.

Елизавета взяла подругу за руки, усадила рядом с собой на диванчик в музыкальной гостиной. Аврора выбрала эту чудесную комнату для себя. Ей нравились расставленная вдоль стен деревянная мебель со светло-голубой обивкой и золотыми инкрустациями, клавесин, украшенный китайскими сюжетами и цветами, изящно изогнутая арфа, к которой она порой подсаживалась.

— Это ничего бы вам не дало, только беспричинно встревожило бы сестру.

— Беспричинно? Вы так полагаете?

Фон Менкен смотрела прямо в глаза свой подруге и даже не пыталась скрыть изумление.

— Повторяю, беспричинно! Я поражена, не ожидала застать вас в таком смятении. Ведь вы жили при ганноверском дворе, слывущем самым распутным во всей империи! Поймите: вы обрели новый для вас статус, который во все времена был сопряжен с одними и теми же неудобствами — он не может не сделать вас мишенью для ревности, всяческого злословия и каверз. Август выставил вас на всеобщее обозрение. Теперь для многих станет любимым занятием забрасывать вас грязью. Привыкайте к этому, потому что таких писем будет много, можете не сомневаться.

— Приятная перспектива!

Тем не менее ей не составило труда сделать так, как учила Елизавета: презрительно махнуть рукой на всех недоброжелателей.

Последующие дни принесли Авроре утешение, и она молча благодарила подругу за своевременное уничтожение мерзкой записки. Возможно ли на свете большее счастье, чем то, что даровано ей? Казалось, курфюрст был неспособен обходиться без нее ни минуты. Он брал ее с собой повсюду: на охоту, на новые стройки; случалось, он даже делился с ней своими политическими заботами. Проявляя похвальный такт, она стала для курфюрста не только любовницей, но и другом, способным и развлечь, и очаровать, и дать дельный совет. Он был бесконечно признателен ей за ее деликатность и за те уважительные отношения, которые она поддерживала сего матерью и женой. Наконец, он гордился ею, ее красотой, пленником которой стал и перед которой с наслаждением преклонялся. Аврора обладала теперь несравненными драгоценностями, великолепными нарядами. Правда, она чаще всего отказывалась их носить и надевала разве что для него, чтобы принц раздевал ее с еще большим удовольствием; ночи их сохраняли прежнюю пылкость, как ни трудно бывало порой Авроре соответствовать его неутолимому аппетиту.

Второе письмо пришло январским утром, когда Дрезден дремал под снежным покрывалом, поглощавшим все звуки.

Свернувшись клубком в теплой постели, которую ей не хотелось покидать после одной из тех невыносимых ночей, когда сон по неведомой причине никак не желал приходить, Аврора открыла глаза при появлении Фатимы с подносом — ее завтраком. Письмо лежало на подносе под блюдечком с медом. Тот же почерк!

Опасливо взглянув на письмо, она брезгливо взяла его за уголок двумя пальцами.

— Кто это принес? — спросила она у молодой турчанки, поправлявшей у нее за спиной подушки.

— Неизвестно. Какой-то человек сунул его одному из чистильщиков снега перед воротами, а тот передал конверт привратнику. Боишься дурного известия, графиня?

— Кто же станет так утруждаться ради доброго дела?!

Тревога сжимала ей сердце, когда она распечатывала письмо. Оно опять было анонимным. В этот раз загадочный автор — или авторша? — писал: «Тарпейская скала стоит на прежнем расстоянии от Капитолия, но кажется, что оно с каждым днем сокращается. Он не пришел вчера вечером, не правда ли? Это только начало. Да, он засыпает тебя подарками, но не дает того, чего ты так жаждешь. Никакое посольство в Ганновер не отправлялось, и не советую тебе этого требовать. От этого он только заскучает... Кстати, ты уже слышала про фрейлейн фон Кессель, твою предшественницу в его постели и в сердце? Нет? А напрасно, ее история весьма поучительна».

От этого письма у Авроры полились слезы.

Незнакомый пакостник был хорошо осведомлен: впервые они с Фридрихом Августом провели ночь врозь. Верно было и то, что они перестали обсуждать розыск Филиппа, за что Аврора горько себя упрекала. Зарывшись в свое счастье, как в уютный кокон, она упивалась пьянящим эликсиром любви, который ей подливали щедрыми порциями. Всего один раз она заикнулась о Ганновере, но возлюбленный и тогда ушел от ответа и быстро заткнул ей рот поцелуем, а потом за этим последовало все остальное. О браке тоже больше речи не шло, даже когда они оставались наедине. Все это лишало молодую женщину покоя, ведь получалось, что недоброжелатель, подбросивший второе письмо, верно предугадывал ходы. Оставалось выяснить, кто такая эта Кессель, которую она никогда не видела при дворе; даже это имя было ей незнакомо.

Она выпила только молоко, после чего отодвинула от себя поднос. Служанки принялись за ее туалет, как всегда, долгий и тщательный. Ответственность за это лежала на Фатиме, знавшей, что госпожа удовлетворится только самым безупречным результатом, в какое бы время суток ни пришлось этим заниматься. Авроре доставляли удовольствия процедуры, расслаблявшие тело и позволявшие размышлять. Однако этим утром она попросила побыстрее привести ее в порядок, потому что торопилась в гости. Аврора вдруг спохватилась, что слишком увлеклась своей страстью и напрочь забыла обо всем остальном. Когда она в последний раз справлялась о здоровье Шарлотты Беркхоф? Ответила ли на ее последнее письмо? А ведь верная подруга писала в нем, что все сильнее тревожится о судьбе Клауса. Тот все еще не возвратился в Целле, где ничего не знали о событиях в Ганновере, за исключением того, что там с каким-то исступлением предаются веселью. Праздники следовали нескончаемой чередой, что создавало невообразимый хаос. Аврора вспомнила, как и она однажды попала в сети необузданной страсти — но только на короткое мгновение! Это случилось с ней тогда, когда принц, можно сказать, похитил ее для трехдневного праздника любви в Морицбурге. Те три дня превосходили опьянением любое самое хмельное празднество, ведь они с любимым были совершенно одни, слуги попрятались, так что можно было позволить себе любое сумасбродство вплоть до плясок голышом под звуки невидимой скрипки. А их самозабвенные любовные ласки ночи напролет под медвежьими шкурами перед раскаленным камином в огромной пустой трапезной... И все это под потоки шампанского!