— Майкл напомнил тебе, что я жила с ними по соседству, — сказала Дафни наконец. — Мои родителям они не нравились. Ни Джон, ни Анита. Нет, мы их так не называли. Для нас это были мистер и миссис Уинвуд. — Она выпила глоток бренди. — Я знала его. А он — меня. Мы разговаривали через забор. Мне было двенадцать, а ему двадцать пять… В общем, у нас завязались отношения.

Вместо того чтобы побледнеть, лицо Алана вдруг потемнело.

— О чем ты говоришь, Дафни?!

— Он был очень красив. Неотразимо. Он был в самом расцвете сил, был похож на Эррола Флинна[25]. Говорят, Эрролл Флинн был глуп. Не знаю. Джон Уинвуд не был глуп, он был лишь безразличен, не слишком любезен. Его нельзя было назвать добрым или мягким. Ну ко мне-то он был добр. И удивительно красив. Ты даже представить себе не можешь, что чувствует двенадцатилетняя девочка. Но я это знала. Нет, я не любила его, но была безумно им увлечена. Безумно, Алан…

Во рту у него пересохло.

— Что произошло?

— Мы встречались. Довольно часто. Анита часто исчезала куда-то с другим мужчиной. Я так и не узнала, как его звали, но, возможно, это был дядя Льюиса или какой-то другой военный. Да кто угодно, не важно. Думаю, она была крайне неразборчива, хотя в то время я даже не знала такого слова… Мы встречались в доме у Джона. Это было легко, ведь мы жили рядом. Наверное, мои родители думали, что я ухожу играть с детьми — с тобой, Розмари, Биллом Джонсоном и Бэчелорами, с Льюисом и Майклом. Иногда я ходила с вами, но чаще встречалась с Джоном.

— Ты хочешь сказать, что спала с ним?

— Не совсем так. Не в буквальном смысле. Нет, не спала. Мы делали все, кроме тех вещей, которые подразумевают, когда говорят, что кто-то с кем-то спал. Мы не делали этого, потому что, хотя мне было всего двенадцать, я могла забеременеть. Ты знаешь, что я имею в виду. Помнишь, как тогда все девчонки боялись забеременеть? Поэтому я тоже боялась. Думаю, Джон знал об этом и ни на чем не настаивал. Он тоже боялся — моих родителей.

— И почему это прекратилось?

— Джон выгнал нас — ну хорошо, вас — из водоводов, чтобы мы могли с ним туда ходить. Вместо того чтобы встречаться у него дома. Не знаю, почему нельзя было в доме. Анита куда-то уехала или умерла, в общем, пропала. Позже он сказал, что она умерла. Я испугалась и сказала, что не хочу с ним больше видеться. Я ему не угрожала, ну, то есть не говорила, что пойду и расскажу родителям. Нет, я бы никогда так не поступила. Просто мы перестали видеться. Иногда лишь встречались на улице или я наблюдала за ним через забор, разделявший наши участки. Алан, я знаю, что в том доме произошло нечто ужасное… — Дафни снова поднесла к губам бокал с бренди. — Я скучала по Джону. Хотя нельзя сказать, что я влюбилась. Я побаивалась его, а он — меня. — Она посмотрела на Алана. — Есть еще кое-что. Рассказать?

— Да, конечно.

— Возникла странная ситуация. Между двумя людьми разного возраста возникли отношения, основанные на взаимном страхе. Нас чрезвычайно влекло друг к другу, но нас сдерживал страх. Однажды я все-таки пришла к нему через черный ход, но он не пустил меня. Он побоялся впустить меня, Алан. Он велел не приходить больше, и я убежала к себе домой.

А несколько недель спустя в его саду случился пожар. Джон сам его устроил. Я в тот день рано вернулась из школы и увидела, как он выливает бензин на сложенные в большую кучу доски и бревна. Но там были не только бревна. Я заметила два больших мешка. Мешки были обыкновенные, в те дни ведь пластиковых пакетов не делали. Они были туго завязаны сверху. Я наблюдала за Джоном из окна спальни. Когда все основательно прогорело, он принес еще канистру бензина. Помню, как он отчаянно пытался все это спалить. В те дни бензин был строго нормирован, и достать его было невероятно трудно. А потом огонь так разгорелся, что захватил сарай и деревья. Кто-то вызвал пожарных. Вероятно, это сделало сразу несколько человек.

— А ты никогда не рассказывала своей матери об Уинвуде? — спросил Алан. — Ну то есть о том, что он с тобой сделал?

— Нет, никогда. Видишь ли, тут дело не в нем одном. Мы делали это вместе. Я знаю — ты скажешь, что мне ведь было всего двенадцать лет, но я тебе все уже объяснила. Я выглядела старше своего возраста, старше на несколько лет.

— А сейчас ты выглядишь намного моложе своих лет…

Дафни улыбнулась:

— Ну что ж, возможно. Из газет и телевидения тебе известно о том, как разные знаменитости насилуют девочек, как заманивают их, принуждая к сожительству. Некоторые рассказывали своим родителям, но им не верили. Я знала, что и мне не поверят. Что мне было делать? О чем рассказывать? Что у меня был секс — ну или нечто близкое к сексу — с мужчиной, живущим по соседству? И что мне это доставляло удовольствие? Не думаю, что это стоило рассказывать.

Она допила остатки бренди.

— Мне очень нужно было этим поделиться. Раньше я никому не рассказывала о Джоне Уинвуде. — Она взяла Алана за руку. — Но ты ведь не осуждаешь меня, правда?

— Конечно, нет, — поспешил ответить Алан. — Да и как я могу?

— Некоторые могли бы. Я больше никогда не общалась с Джоном. Ну то есть после того пожара. И не виделась с ним, разве что на расстоянии.

Он куда-то уехал, а потом и вовсе продал свой дом. Я сообщила в полицию. О пожаре, естественно, а не о своих отношениях с Джоном Уинвудом.

Алан приготовил на ужин яичницу с копченым лососем. Дафни выпила воды. Он налил себе бокал вина, потом еще один, надеясь успокоиться. «Утопи в вине свои печали», — иногда говорили люди. На самом деле он не испытал какого-либо сильного огорчения и тем более шока. Он никак не мог точно определить, что же именно он сейчас чувствует. Он солгал и теперь переживал об этом. Дафни подсела к нему поближе и взяла за руку. Она включила телевизор. Алан не хотел ничего смотреть, но подумал, что сидеть в полной тишине было бы намного хуже. А услышать еще больше объяснений от нее, еще больше подробностей — это было бы еще хуже, чем эта тишина…

Очередная серия какой-то длинной мелодрамы подошла к концу. Дафни принялась вспоминать их недавнее путешествие — о том, как они ходили по широкой городской стене в Лукке, как прогуливались среди развалин римского Форума. Они не увлекались снимками, а те фотографии, которые сделали на свои мобильные, до сих пор не отнесли на печать в ближайший салон.

— Мы с тобой не такие уж выдающиеся фотографы, не так ли? Поэтому картины того, что довелось увидеть в жизни, лично я предпочитаю держать в памяти.

— Что верно, то верно, — кивнул он.

Спать улеглись рано. Обнимая Дафни за талию, он представлял ее двенадцатилетней девочкой, которая без памяти влюбилась в мужчину с внешностью кинозвезды…

Проснувшись три часа спустя, он пробормотал в темноте:

— Мой мир стал другим. Все изменилось…