— Послушай, малыш… Я виноват перед тобой… Я сделал один шаг, не посоветовавшись с тобой. При этом я исходил из предположения, что долг для тебя важнее покоя и безопасности!

Фандор вздрогнул, но ответил твердо и без колебаний:

— Вы правы, Жюв. Я действительно ставлю долг превыше всего… Но я не вполне вас понимаю…

— Сейчас поймешь… Есть только один способ пресечь начинающуюся смуту: Элен, которую все принимают за Елену Мейенбургскую, должна самолично явиться в Амстердам и публично заявить, что не претендует на голландский трон! Без этого — Вильхемина погибла…

Наступила тягостная пауза.

— Да, я понял, — сказал наконец Фандор. — Вы считаете, что мы должны вызвать Элен в Амстердам… И вы уже дали ей телеграмму?

— Нет, малыш, этого я не мог сделать без твоего согласия! Но я подготовил текст…

Жюв достал из бумажника листок, на котором было написано размашистым почерком:

«Срочно приезжайте в Амстердам, телеграфируйте час прибытия. Это опасно, но речь идет о спасении Голландии. Мы не сомневаемся в вашем решении».

Держа листок в руке, Фандор задумался. «Конечно, Жюв прав, — рассуждал он про себя. — Весь вопрос в том, насколько велика опасность… Фантомас никогда не решится посягнуть на жизнь Элен, которую он, несмотря ни на что, продолжает считать своей дочерью… Но он может ее похитить, подвергнуть заточению… Наше счастье вновь будет отодвинуто в неопределенное будущее… Но имею ли я право думать сейчас о своем счастье?»

— Вы правы, Жюв, — наконец сказал он упавшим голосом. — Надо отправить эту телеграмму… И Элен, конечно, приедет…

— И мы вместе сумеем ее защитить! — воскликнул Жюв.

Несколько минут спустя они уже подходили к почтовому отделению. Все эти дни Фандор регулярно писал Элен, один, а то и два раза в день, держа ее в курсе всех событий. И она отвечала ему столь же часто, направляя письма или телеграммы до востребования.

— Я еще не брал сегодня свою корреспонденцию, — сказал Фандор. — Возможно, нас ожидают какие-нибудь новости…

Действительно, на почте лежало адресованное Фандору послание от Элен. Едва вскрыв конверт, журналист вскрикнул и позвал Жюва.

— Скорее! Скорее! Пошли! — повторял он, увлекая комиссара на улицу.

— Что такое? Что случилось? — недоумевал тот.

Не отвечая на его вопросы, Фандор остановил проезжавшее мимо такси.

— На железнодорожный вокзал! Скорее! — бросил он шоферу.

И только теперь он показал наконец Жюву телеграмму от Элен: «Беспокоюсь в связи с вашим пребыванием в Голландии. Знаю, что вам с Жювом угрожает опасность. Приезжаю, чтобы быть рядом с вами. Встречайте меня в Амстердаме вечерним экспрессом. Есть важная информация. Я приезжаю с двумя надежными людьми, которые, я уверена, будут вам полезны».

Пока Жюв читал телеграмму, Фандор продолжал подгонять шофера:

— Скорее! Нам надо успеть к прибытию вечернего экспресса!

Таксист поддал газа.

Удастся ли двоим друзьям встретить Элен?

В тихом провинциальном Буживале Элен вела спокойный образ жизни. Ее здоровье быстро укреплялось. В один прекрасный день доктор Манен сказал ей:

— Ваше здоровье, слава Богу, не внушает мне больше опасений. Мне теперь нет нужды наблюдать вас каждый день. Я буду навещать вас два или три раза в неделю. Я знаю одну прекрасную женщину, которая сможет пожить с вами, скрасить вам одиночество и помочь по дому.

Элен приняла предложение доктора, и на следующий день перед ней предстала молодая женщина лет тридцати — тридцати пяти, с симпатичным серьезным лицом и прекрасными манерами. Обе женщины понравились друг другу. Компаньонку звали мадемуазель Берта. Элен представилась ей как Елена Мейенбургская, поскольку с момента своего замужества она считала, что таково ее настоящее имя.

Свое время Элен заполняла прогулками, беседами с мадемуазель Бертой и чтением посланий Фандора, кратких, но исполненных страстного чувства. Чтобы не тревожить жену, журналист старался не касаться наиболее драматических сторон своего пребывания в Голландии.

Однажды во второй половине дня, после прогулки, две женщины отдыхали в зимнем саду. Берта читала книгу, а Элен, утомленная прогулкой, задремала, вытянувшись в шезлонге. Время от времени, приоткрывая глаза, она ловила на себе внимательные взгляды своей компаньонки. Наконец Элен не выдержала и спросила:

— Мадемуазель Берта, почему вы так смотрите на меня?

Та смутилась, покраснела, стала бормотать что-то невнятное. Потом, словно решившись, сказала:

— Вы не рассердитесь, если я задам вам один вопрос?

— Спрашивайте… — ответила Элен, заинтригованная таким вступлением.

— Видите ли, мадемуазель… или, вернее, мадам, поскольку вы ведь недавно вышли замуж…

— Действительно, я замужем, — улыбнулась Элен. — Это не тайна.

— Но фамилия, которую вы носите, не принадлежит вашему мужу?

Элен нахмурилась.

— Елена Мейенбургская — это мое девичье имя, — сказала она.

— А мужа вашего зовут Жером Фандор?

Элен покраснела от досады. Ей совсем не улыбалось вступать в обсуждение своей личной жизни. Но и уклоняться от заданного вопроса у нее не было оснований.

— Да, — сказала она. — Я действительно жена Жерома Фандора.

Необыкновенное волнение отразилось на лице Берты. Она бросилась на колени перед Элен и нежно сжала ее руки:

— Ах, мадемуазель… мадам! Недаром говорят, что только гора с горой не сходятся! Я так мечтала встретиться с вами!.. Но скажите, значит вы… вы… дочь Фантомаса?

«Эта особа неплохо информирована», — подумала Элен, хмурясь все больше и больше. Но волнение и сочувствие, написанное на лице Берты, смягчили досаду жены Фандора.

— Есть вещи, — сказала она со вздохом, — которые трудно объяснить и мучительно вспоминать. Я вам сказала, кто я. Не требуйте от меня большего. Не заставляйте меня бередить воспоминания, которые я хотела бы похоронить навсегда!

Сделав видимое усилие, Берта поборола свое волнение.

— Не сочтите меня назойливой, — проговорила она, — и поверьте, что мои вопросы были продиктованы не праздным любопытством. Теперь я должна рассказать о себе, а вы должны меня выслушать… Доводилось ли вам слышать о Бобинетте, с которой Фандор был знаком в прежние времена?[7]

— Да, Фандор рассказывал мне о некоторых событиях, в которых была замешана некая Бобинетта…

— И как он о ней отзывался?

— Он говорил, что эта девушка вела странный и не вполне добродетельный образ жизни. Что она была замешана — возможно, помимо своей воли — в неблаговидную историю со шпионажем. Но потом она исправилась и постаралась загладить свою вину. Он считал, что по природе своей она — порядочная женщина и заслуживает прощения.