На Гронск Неэр послал своего друга Эймера Орис-Дорма. На Витрицу пошел лорд Торвар с приказом ударить потом по Залуцку. Сам Неэр пожелал сразиться лицом к лицу с богоборцем и двинулся на заставу.

Но приграничные крепости стояли насмерть, хотя и не они были главной опорой богоборца. Они только сдерживали вардов, а по-настоящему били их прячущиеся в лесах крестьянские ватаги. Отряды фуражиров, которые посылал Неэр в глубь страны, редко возвращались с добычей, а еще чаще пропадали совсем. Среди проводников и разведчиков лесных ватаг были те самые полулюди, которых в Писании называют чудовищами: дети лесовиц, дубровников, озерников, полевиц. Выследить их было еще труднее, чем местных мужиков, как свои пять пальцев знающих лес.

Неэру было бы не так досадно, если бы его замыслам препятствовал великий полководец. Но Яромир не делал ничего, что обличало бы в нем особый полководческий дар: обычная оборона обычных, какие всегда бывают на севере, укреплений. Его люди держались сплоченностью и упорством. Король видел, чего добивается Яромир. Там, внутри границ, людям надо было вырастить и снять урожай. До Неэра доходили слухи, будто бы поля на севере хранят полевицы, и земля родит хорошо.

Король в раздумье стоял у выхода из шатра. Промедление губило его. Несколько раз застава сына погибели почти оказывалась в его руках, но защитники умудрялись вновь потеснить вардов.

Скрипя высокими сапогами, подошел худощавый епископ Эвонд.

– Коварство врага превосходит все человеческие помыслы, мой государь, – пожаловался он. – Сын погибели борется с нами подкупом. Князь Кресислав продался ему за даргородский венец. Враг не брезгует подкупать даже простых воинов: наши пленные, которых он отпускает на свободу, подобны крысам, разносящим чуму. За пощаду и за миску похлебки они начинают рассказывать другим, что сын погибели – добрый человек!

В простой длинной рясе, под которой была кольчуга, с длинными жесткими волосами, магистр ордена Жезла напоминал Неэру паломника, пилигрима, проделавшего долгий и трудный путь. Круглые глаза епископа смотрели беспокойно.

– Ты прав, магистр, – устало ответил Неэр. – Ты прав… Одно только удивляет меня. Почему в сердцах людей так мало верности и чистоты? Почему так немногим хватает твердости бросить в лицо богоборцу: «Мне не нужны ни твоя пощада, ни твой хлеб! У подножия Небесного Престола я получу больше. А ты будь проклят навеки, ты не купишь меня своими благодеяниями!»

Неэр сжал кулаки, точно он сам сейчас говорил эти слова богоборцу.

– Они простонародье, государь. Жалкое быдло, – с презрительной усмешкой ответил Эвонд. – Их можно вынудить исполнять свой долг. Но их не вынудить быть мучениками.

Кресислав охранял Даргород, занимался укреплением крепостных стен и защищал окрестные деревни от разбойников.

Крес ожидал, что после разорения Ирменгарда и многих попутных сел ему непросто будет заслужить доверие даргородцев. Но о нем даже с каким-то уважением говорили: «Посовестился». В народе сложилась своя история князя Кресислава: о том, как он слушался приставленных к нему советников, натворил беды, да так, что сам посовестился и задумал перейти к Яромиру. Сочувственная молва тронула сердце Кресислава не меньше, чем разговор с Яромиром на переправе, где они съехались для поединка. Крес с рвением взялся за свое новое дело. Ему хотелось послужить Даргороду. Пусть люди видят, что не прогадали с князем Кресиславом.

Вместе с ним перешли к Яромиру остатки хельдских наемников. Их нанимал «вождь Крескьелв», и они остались ему верны. Прежде Крес обещал им в награду награбленную добычу. Но Яромир поменял договор. Он предложил хельдам уплату хлебом, а в будущем – выгодные условия торговли. Те посовещались… В поселениях на побережье Хельдвига у них были и храмы, и священники, и проповедники с запада. Но суровая природа давным-давно заставила этот народ побрататься с великанами и уживаться с морскими девами, поморницами, и таинственными громницами – летучими всадницами, которых можно увидеть в небе во время грозы. Вместе с темно-синими грозовыми тучами громницы промчатся по небесам и исчезнут неизвестно куда…

Князь Яромир – богоборец – не пугал хельдов. Голые скалы и черное бурное море были им роднее Небесного Престола. Они понимали красоту своей убогой и сирой земли, в благословенном краю им нечего было делать. Те, что пришли с Кресиславом, остались служить богоборцу. Недаром и в пророчествах говорилось, что северяне в большинстве будут за него.

Не покинул Кресислава и его стремянный. Ивор не хотел переходить на сторону сына погибели. Но ему больше некуда было податься.

Княжеский терем в Даргороде был разрушен во время даргородской смуты. Его не отстраивали, потому что были работы поважнее. Кресислав жил в трактире, в просторном покое, где, если надо, могла поместиться целая толпа ходоков из окрестных сел или строителей, укреплявших даргородские стены.

В этом покое, глубокой ночью, когда заляпанные грязью князь и его стремянный вернулись из поездки по дальним деревням, Ивор стал упрекать побратима:

– Крес! Тебе так хотелось побыть настоящим князем, что ты пожертвовал даже милостью Вседержителя? Теперь нас обоих ждут кандалы в Подземье!

– Давай, брат, воды, пошли мыться, – отмахнулся Кресислав.

Трактирщик принес князю ужинать. Но и за столом Ивор повторил:

– Кресислав, ты помнишь о своей матери? Каково ей узнать, что теперь ты – с богоборцем?

У Креса замерла в воздухе рука с ложкой, он исподлобья глянул на побратима, но губы лишь шевельнулись и замерли. Ивор тоже молчал и даже принялся наконец за еду.

– Ты бы съездил к матери, – вдруг тихо попросил его Крес. – Конь у тебя хороший, съездил бы, отвез ей письмо? Ей, верно, скажут, что я предатель, что предал короля и продал душу за даргородский венец. Пусть знает, что это не так.

Ивор осмелел, слыша просьбу в голосе Кресислава.

– Что ты ей напишешь? Чтобы молилась за тебя, когда мы будем в тюрьме Подземья?

Кресислав уронил ложку, снова бросил на стремянного тяжелый взгляд.

– Что это ты?.. Жалеешь, что остался со мной?

– Я твою мать жалею.

– Кто тебя просит? – нахмурился Кресислав.

– У меня своей нет.

Крес снова взял ложку, стал быстро хлебать остывающую похлебку, которую к его возвращению жена трактирщика уже трижды успела разогреть. Ивор молча смотрел, как он изводится. Ивор и сам не знал, чего хочет. Он не собирался советовать Кресиславу: «Беги снова к королю Неэру и проси о помиловании!» Ивор вообще ничего не собирался советовать. Ведь еще неизвестно, чем обернется: вдруг Крес послушается, а король Неэр его казнит? Или мало ли что еще… никто ведь не знает будущего.

– Нас заранее зовут погибшими – тех, кто защищает Обитаемый мир, – произнес наконец Кресислав. – Но я хочу написать матери, что не верю в это. Вот увидишь, Ивор, матушка-то поймет. Она ведь, знаешь… совсем как я, только лучше. Отвези ей письмо, Ивор! Ты осторожный, проскочишь через границу. Она ведь и тебя очень любит, – добавил Крес. – Только знаешь, брат, ты бы каркал, что ли, поменьше. Иной раз тебя послушаешь – хоть топись…