Имоджин горячо отвечала на поцелуи, стараясь отвлечься от страшных мыслей. Она чувствовала, как просыпается ее тело, желая получить то, что предлагает ей молодой муж. Ее охватила жаркая истома, сосредоточившаяся где-то внизу живота.

Он говорил, что она была напряженной и жесткой. Вряд ли он назвал бы ее жесткой теперь.

Он прошептал какую-то невнятную похвалу и, расстегнув ее драгоценный пояс, бросил его на пол. Он так громко стукнулся о толстые доски, что Имоджин невольно вздрогнула. Тем временем он снял с нее накидку. Теперь между ними было на один слой одежды меньше.

Ее тело содрогалось от возбуждения. А рассудок утверждал, что так и должно быть.

Однако страхи не унимались.

Она мысленно захлопнула перед ними дверь и прошептала:

— Да… — Сердце ее трепетало от страха.

Он не спускал с нее внимательного взгляда, и она постаралась почерпнуть в этом взгляде силу. Он поймал ее руку и прижал к груди.

— Да? — переспросил он.

Она лишь кивнула в ответ, потому что все ее силы уходили на неистовую борьбу с бушевавшими в ней демонами.

В конце концов, кто хозяин над ее телом и разумом — она или демоны?

Она может это сделать! Может!

— У тебя испуганный вид, — прошептал он, слегка задыхаясь, — но мы не будем спешить, и я остановлюсь, если ты захочешь.

— Я бы предпочла поспешить, — возразила она. — Я знаю, это можно сделать очень быстро. Я слышала…

— Тебе же будет легче, если мы будем делать это медленно. — Он ласково прижал пальцы к ее губам, прекращая спор. — Положись на меня, жена…

Он взял ее руку и медленно поднес к своему твердому телу, пока она не коснулась того, что было сейчас самым твердым. Она поморщилась, а он ласково, но настойчиво удержал ее руку на месте.

— Не надо его бояться, — шепнул Фицроджер. — Я не сделаю тебе больно — разве что в самую первую минуту. Ты создана для любви, Имоджин. Так смирись с этим.

Да-да, она сама хотела смириться. Женщины созданы именно для этого. Она вспомнила, как сплетничали швеи и какое возбуждение охватило се от их сплетен.

«Нет! — визжали ее страхи. — Вспомни свою боль! Вспомни грубость и жестокость! Кровь! И крики!»

«Марта! — яростно отвечала им Имоджин. — Дора! Все те шлюхи, с которыми проведут эту ночь мужчины в зале! Ее отец и мать!»

«Дженин!»

«Женщины обречены на страдания с начала времен. Так устроен мир! Я выдержу боль и позволю ему исполнить свой долг! Я могу! Я могу! Я могу!»

Ее сердце бешено колотилось.

Сосредоточившись на внутренней борьбе, она невольно сжала пальцы. В ответ он вздрогнул и набух. Она посмотрела мужу в глаза и увидела, как сильно его желание.

Это было слишком. Она оттолкнула его с дикой силой. Поскольку он едва держал ее, Имоджин свалилась на пол.

И попятилась от него на четвереньках, увидев, каким белым стало его лицо.

— Прости, прости, — невнятно бормотала она, обливаясь слезами. — Я старалась…

Он спрятал лицо в ладонях.

— Значит, плохо старалась. — С этими словами Фицроджер встал, собираясь выйти из комнаты.

— Пожалуйста, не бросай меня! — вскричала Имоджин, в отчаянии тряхнув головой. — Ох, прости! Ступай, если хочешь! Ступай к шлюхам! Я не обижусь! Это целиком моя вина!

Он был похож на статую из эбонита — только белело застывшее от напряжения лицо.

— Я никогда не прикоснусь к шлюхе в твоем доме, Имоджин. Я хочу лишь ненадолго выйти. Пожалуйста, ложись в постель, только непременно надень ночную рубашку.

Имоджин со стесненным сердцем смотрела, как за ним захлопнулась дверь. Как получилось, что она не может получить то, чего так страстно желает?

Тем не менее она сделала все, как он велел. Вздрагивая от холода, она умылась, натянула ночную рубашку и легла в постель.

Она осознала, что это похоже на ее страх перед крысами. Никакая сила в мире не заставит ее взять в руки крысу, даже дохлую.

Разве она может это преодолеть?

Но тот же Фицроджер отправился в подземелье ради спасения своих друзей.

Вот только ей это не поможет. Она честно пыталась быть сегодня храброй, но все закончилось очередным поражением.

Его долго тошнило после того, как он вышел из подземелья. Стошнит ли ее, если он все же овладеет ею? И как он к этому отнесется? А может, ей лучше уйти в монастырь?

Она не хотела в монастырь. Она хотела остаться с мужем.

«Отец! — взмолилась она. — Что мне делать?»

Но не получила ответа.

Фицроджер скинул все, кроме нижнего белья, и забрался в постель. Он не прикасался к ней, а просто лежал на боку и смотрел на нее. Она встретила его взгляд. Она чувствовала себя обязанной это сделать.

— Имоджин, — заговорил он, — мне кажется, тебе будет легче, если ты выставишь из Кэррисфорда отца Вулфгана. Гримстедские монахи наверняка будут рады принять его к себе. Там найдутся близкие ему по духу люди, способные оценить его святость.

Имоджин знала, что главная проблема заключается не в отце Вулфгане. Капеллан был лишь маской, помогавшей ей отгородиться от адской тьмы. Впрочем, она ничего не потеряет, если выполнит столь незначительную просьбу и отошлет его в Гримстед.

— Очень хорошо, — сказала Имоджин.

Он кивнул и продолжил:

— А еще я бы хотел взять с тебя обещание.

— Какое?

— Что ты никогда не станешь просто терпеть меня в постели. Если тебе что-то не нравится, сразу говори мне об этом. Для меня это… очень важно.

— Но я не уверена, что смогу…

— Хотя бы попытайся.

— Хорошо, я обещаю.

— Прекрасно. А теперь давай спать. — Он замолчал и отвернулся.

Имоджин ничего не оставалось, как повернуться на другой бок и продолжать ломать голову над тем, как им распутать этот узел.

На следующий день Имоджин опять проснулась в одиночестве, но на этот раз она не думала о том, что Фицроджер бросил ее. Какими бы трудностями и неприятностями ни был чреват их брак, он ни за что не откажется от дармового источника богатства и власти. Гораздо более вероятным казалось то, что однажды он не выдержит, свяжет ее и возьмет силой.

Имоджин горела желанием заняться делами Кэррисфорда, но когда ей доложили, что граф Ланкастер сослался на усталость после своего путешествия и не поехал с королем на охоту, ей стало не до хозяйственных хлопот. Она даже поспешила вернуться в свою комнату, чтобы избежать с ним случайных встреч. Ей не хотелось сталкиваться с этим человеком, хотя бы потому, что это было опасно.