Говоря это, я вдруг вспомнил, что после войны, в июне 1951 года, участвуя в качестве японского делегата на Всемирном конгрессе ПЕН-клубов, открывшимся в швейцарской Лозанне, я провел один день во Фрайбургском университете.

— Вспомнил! Тридцать семь лет назад я участвовал в Международном конгрессе ПЕН-клубов в Лозанне, и на один день заседание перенесли во Фрайбургский университет. Это тихий, красивый город, прекрасный университет.

— Вот как! Вы там были!

— Плохо помню, но мне понравился и тихий университет, и сам город… Когда Суда поедет туда, обязательно поезжай вместе с ним.

— Как замечательно! Муж тоже обрадуется, когда узнает, что вы бывали во Фрайбургском университете.

С этими словами Фуми убрала письмо в сумку и, поднявшись, сказала:

— Вот еще что. Два ваших сына обсуждают: когда у отца появится свободное время, не выбраться ли куда-нибудь всем вместе… А когда вы закончите рукопись четвертой части?

— Я должен сдать ее в издательство в конце февраля будущего года.

— Получается март… Думаю, сыновья будут ждать с нетерпением.

Улыбнувшись на прощание, Суда ушла, а я провожал ее до ворот, думая, какая же великая вещь — счастье!

На исходе 1988 года и в начале следующего, 1989 года одно за другим произошли события, равных которым мне не доводилось переживать за всю мою долгую жизнь. Я был в полном замешательстве.

Чуть раньше жившая под моим присмотром внучка заявила, что приближающиеся новогодние каникулы она хочет провести с родителями в столице Судана, где работает ее отец, и поедет туда одна.

То, что пятнадцатилетняя девочка, ученица Американской школы, собралась ехать одна в малоразвитую африканскую страну, вполне объяснимо тем, что она впервые жила без родителей. Но для этого надо было пройти сложную бюрократическую процедуру, а ни я, ни моя дочь ничем не могли ей помочь и пребывали в замешательстве.

— Да ладно вам, я все устрою сама! — сказала девочка беспечно, но и в самом деле, не прибегая к посторонней помощи, сама позвонила в МИД, во время школьных переменок несколько раз съездила в министерство и получила загранпаспорт.

Чтобы добраться до Хартума, столицы Судана, надо лететь до Парижа и там пересесть на самолет «Эр Франс», следующий в Судан через Египет, другого пути нет. И вот как-то вечером внучка сообщила мне, что, изучив расписание, она выяснила: чтобы попасть на самый удобный рейс, ей придется провести ночь в Париже.

— Что ж, хорошо, — сказала моя дочь. — Остановишься у Хисако, она тебя встретит в аэропорту…

— Мне было бы проще переночевать в гостинице.

— Позвони маме и посоветуйся с ней. Мама наверняка скажет, чтобы ты обратилась к Хисако, да и Хисако будет рада.

Хисако, чтобы было понятно, — старшая дочь моей старшей дочери. Она окончила Парижскую музыкальную школу, вышла замуж в Париже, преподает игру на скрипке и ведет концертную деятельность. Моя внучка вместе со своей матерью уже как-то раз встречалась с ней в Париже.

В тот же вечер внучка позвонила матери. «Я не смогу встретить тебя в Париже, позвони Хисако», — таков был ответ. Внучка сразу же перезвонила в Париж и договорилась с Хисако.

Наблюдая со стороны за действиями пятнадцатилетней девочки, я втайне радовался. Собирая вещи перед отлетом, она ни к кому не обратилась за помощью, сама достала и набила громадный чемодан, в день отлета рано утром закончила сборы, сама обратилась в международный отдел Министерства иностранных дел, сама вызвала машину, чтобы доехать до Хакодзаки… Я волновался, что никто ее не провожает до аэропорта, и, чтобы меня успокоить, она сказала, смеясь:

— Доехать до Хакодзаки — все равно что уже сесть в самолет. Поэтому, дедушка, не переживай!.. Я воспитана в американском духе — самостоятельной, все будет хорошо!

Когда приехала машина, она сама отнесла свой громадный, неподъемный чемодан и, крикнув: «Пока-пока!», укатила.

Немного обеспокоенный, я сел за стол, но работа не спорилась. В час, как обычно, мы сели обедать, и домработница вздохнула: «Где-то сейчас ваша внучка летит…» Прошло полчаса, мы еще сидели за столом, когда позвонила внучка:

— Вылет самолета запаздывает, но скоро уже полетим. Случайно оказалось, что этим же рейсом летит моя подруга, одноклассница, у нее родители в Лондоне. За болтовней не успеем заметить, как окажемся в Париже, так что, дед, не волнуйся!

И впрямь волноваться было не о чем, и все же я никак не мог успокоиться. В свое время она сама решила, что будет смотреть телевизор только раз в день, полчаса после ужина, то были сплошь идиотские мультяшки, и поначалу я подумал, что пятнадцатилетняя девочка стала жертвой их примитивных жизненных установок, но когда дошло до дела, она, сославшись на присущий ей американский дух самостоятельности, повела себя великолепно, как какая-нибудь юная леди. Наступила новая эпоха, мне остается только наблюдать со стороны, подумал я и решил выкинуть все из головы.

На четвертый день вечером раздался звонок.

— Дед, благополучно прилетела. Папа и мама здоровы. Думала, будет жарища, но здесь прохладно, как летом в Каруидзаве. Передаю трубку маме…

Вот и весь разговор.

У дочери в консерватории также начались зимние каникулы. Наконец-то мы могли вдвоем, отец и дочь, встретить окончание года в тихой и спокойной обстановке. Вот уже четыре года я, к стыду своему, не рассылал никому новогодних поздравлений. Кое-кто уже считал меня умершим. Я решил, что на этот раз обязательно пошлю новогодние открытки. Но в это время был болен император, по радио и в газетах с утра до вечера передавали подробные сводки об ухудшении его состояния, согласно им положение было критическим, император мог скончаться в любую минуту. Если несчастье случится накануне Нового года, не покажутся ли неуместными мои новогодние поздравления? Поэтому я заготовил около трехсот открыток, избегая в тексте слов «поздравляю», «радуюсь» и т. п.

Вспоминая одного за другим дорогих мне людей, я надписал адреса к тремстам открыткам, но оставалось еще несколько десятков адресатов.

Дочь предложила вместо меня надписать открытки с уже напечатанным текстом, но я решил, что с меня хватит, пусть кому-то это и покажется невежливым, и вздохнул с облегчением. Это было тридцатого декабря, во второй половине дня. И вдруг в этот момент Небесный сёгун приказал мне:

— Срочно вышли Кэндзабуро Оэ «Замысел Бога»!

— Что, сейчас? Когда уже отпечатан седьмой тираж? Два года назад, когда вышла «Улыбка Бога», я, как обычно, собирался послать книгу Оэ, но передумал, решив, что с моей стороны было бы нехорошо принуждать его читать книгу о Боге. И вот теперь посылать третью часть… Как-то глупо… Даже неприлично…

— Что ты там бормочешь! Повеление Бога! Твое дело — выполнять его. Живей!