Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно, я дам тебе свой ствол, — сказал он, когда на второй день мы вышли на второго банкира.
— Не надо, — ответил я.
У «моего» держателя «народных средств» было три ангела-хранителя. Я подошёл к ним очень спокойно, как Кеша. И сказал ещё тише:
— Братки, у вас две секунды, чтобы завалить этого козла, время пошло!
Они прострелили своего хозяина с трёх сторон. Контрольный выстрел в голову я им делать не разрешил. Я не люблю красивостей и штампов.
— А с банком чего? — спросили «братки».
— Вон тот будет держать банк, — кивнул я в сторону Кеши.
— Так теперь его пасти, что ли? — не понял один из «братков».
Кеша подошёл ближе, и всё сразу стало ясным.
Через полтора часа приехала «скорая помощь», ещё через час милиция. Нас с Кешей взяли в понятые и свидетели. Полдня мы сидели на Петровке и с удовольствием составляли фотороботы предполагаемых преступников.
Ещё через три года по нашим фотороботам кого-то нашли и посадили, ещё через пять оправдали и выпустили…
Кеша был доволен мной. И я его не подвёл.
Но когда я предложил ему свою помощь в последнем и решающем заказе, он явно растерялся… убить… кого бы вы думали… нет, нет, нет… только не вслух!
Дело начинало принимать серьёзный оборот.
Старику Ухуельцину меняли памперсы, когда бдительная старуха-супружница заглянула в рабочий кабинет прима-президентия.
— Чур меня, чур!!! — заорал тот дурным голосом.
И спрятался в шкафу.
Старику Ухуельцину вечно и повсюду мерещилась рас-стрельная команда, что должна была, понимашь, рано или поздно придти за ним. Ещё ему мерещились трибунал, души бастующих шахтеров и призраки миллионов невинно убиенных младенцев. Шахтеры занудно стучали касками, а младенцы тонюсенько тянули то ли «Марсельезу», то ли «Калинку-малинку».
Старуха Ухуельцина пришла похвастаться пышным и белым как облако платьем, что прислали прямо из Парижа в кастрюльке. В руке у нее был китайский веер, в волосах павлинье перо.
Это смерть с косой! — думал в шкафу удрученный старик Ухуельцин. — Опять, понимать, по мою душу заявилась!
Насилу удалось его успокоить и вытащить из шкафа. Пока матёрому отцу россиянской демократии меняли очередной памперс, старуха всё щебетала что-то про новые яхты и виллы в Лазурном берегу, про учебные успехи внука, которого снимают нагишом в «Плэйбое», про умную Татьянду и её бой-фрэнда из «ЭйрАумэрыка», про рюшечки своего очаровательного платья и про мужлана Перепутина, что прислал ей на 8 марта какого-то арабского рысака, хотя обещал «чайный домик» в Петергофе…
— Ах, Борух, эти новые какой-то сплошной моветон! Я уже звонила Жоре в Белый Дом, ябедничала… он обещал приструнить мальчонку! Да ты меня и не слушаешь, Борух!
Старик Ухуельцин всегда считал себя русским богатырём, сибирским медведем, эдаким руззудись плечо, развернись рука… А эта стерьва всё одно: Борух! да Борух! поганка нерусская! Родной дядя старика Ухуельцына Шлома Ахуэльцин в гражданскую Комиссарил на Урале, за что его сначала наградили всеми звёздами и бантами революции, а потом расстреляли. А отец был из крепостных кондово русских крестьян, и фамилия его происходила не по материнско-еврейской традиции от какой-то там Эльки-жидовки, а от исконного обычая русских ель-чан варить уху из молодого ельника-ельца. Так было написано во всех биографиях и энциклопедиях. И старик Ухуельцин свято им верил.
— Сама ты Сарра! — ответил он ехидно. И тут же утратил весёлость. — Ходит, понимать, нервирует! Тут не знаешь, когда эти коммуняки расстреливать придут, а она ходит всё…
Памперс не налазил и советник вскрыл новую упаковку, которыми был завален кабинет прима-президентия.
— А тебя и демократы расстреляют… — не растерялась благоверная, — или повесят, хе-хе! Расчленитель! — старуха знала про шпунтированное сердце старика Ухуельцина и не упускала случая ласково пошутить.
Поп Гапон вошёл, когда старуха сама начала натягивать на супружника самый большой памперс, ласково матеря советников, охранников и помощников мужа.
Ухуельцин тут же спрятался в шкафу.
А поп Гапон злорадно потёр руки.
— С международным праздничком вас! С днём коммунны! И независимости! Ага!
И сдёрнул маску.
Под маской было помятое Кешино лицо.
Охранники подняли руки вверх, и советники, и помощники тоже. Старуха Ухуельцина подняла вверх подол роскошного белого платья от Джанни Гугуччи и натянула его на голову.
— Всё! — сказал Кеша голосом прокурора. — Попили народной кровушки? Хватит!
Он аккуратно перестрелял всех, не обращая внимания на протесты, посулы и проклятия. Затем вытащил из шкафа матерого старика.
— У мене последнее желание, понимать! — мужественно сказал Ухуельцин.
— Изъявляй, ирод! — благородно разрешил Кеша.
— Хочу, дарагие рассияне, памперс сменить… этот, по-нимашь, полный уже!
Кеша нажал на спуск.
Серебряная пуля отскочила от шпунта. Вторая застряла в содержимом памперса. Ещё семь серебрянных пуль отскочили от прочих органов, вшпунтированных матёрому старику врачами-вредителями. Серебра больше не осталось. Тогда Кеша вытащил из-под полы осиновый кол и начал им зверски наносить жертве многочисленные телесные повреждения. За спиной у Кеши, незримой аватарой, стоял сам Иисус Христос с бичом в руке.
Стоял. И тихо радовался.
На следующий день все газеты писали о том, что в результате очередного международного терракта, осуществлённого Ус-Салямой бин Ал-Ладином совместно с русскими фашистами-скинхэдами и футбольными фанатами, было истреблено семейство известного актёра, игравшего первого президентия Великой Россиянии в нашумевшем фильме «Ура, демократия!». Сообщалось также, что сам старик Ухуельции не пострадал и отдыхает с супругой в резиденции на Иссык-Куле (по другим источникам, лечится от диареи[48]в Баден-Бадене).
Очевидцы-несвидетели утверждают, что ассистировал международному террористу известный придворный оппозиционер Ельцюганов, он же Зюгаельцын, он же Фёдор Интернационалов, он же Поп Гапон… Это подтверждает и маска Попа Гапона, найденная на месте преступления в резидентской президенции Ручаров Бочей…»
Нет, мы боролись не с ветряными мельницами. Мы сражались с кощеями бессмертными и прочими многоглавыми змиями, у которых на месте отрубленной головы вырастали три новые… ещё более болтливые, мерзкие, алчные и прожорливые. Народные террористы, понимашь! Проще было убрать самого чёрного человека…
Наёмным убийцей быть доходней, чем каким-то там писателем. Это знает каждый ребёнок. Кеша сказал мне, что я мог бы зашибать неплохие башли… Нет, я человек настроения: сегодня мне нравится выполнять заказ, а завтра я пристрелю самого заказчика…