— Да, и еще…

— Мм?

— Насчет «Нимица». Может быть, лучше избегать…

— Так точно, Чарли, — сказал президент.

— Я знала, что все закончится десертом, — сказала Пеппер. — Человек не может жить на одних entrée.[98]

Разговор происходил в отеле. В хорошем, но стоящем в изрядном удалении от Туманного дна.[99]Пеппер, размер личного капитала которой раз в двадцать превышал размер Декланова, забронировала номер с помощью своей кредитной карточки. В отеле они появились по отдельности, с промежутком в полчаса, чтобы никто не увидел их вместе. Для такого рода скрытности имелась веская причина: фотографы, вдохновленные статейкой об их уютном обеде в «Силе прецедента», установили дежурство у квартиры Деклана в Калораме и у Пепперовой, на Коннектикут-авеню, неподалеку от зоопарка, надеясь заснять их выходящими ранним утром — может быть, держащимися за ручки или прихлебывающими из одной чашки пенистый капучино.

— Тебе все это кажется… нечистым? — спросила Пеппер.

— Точное слово я подобрать не могу, — ответил Деклан. — Однако ощущение странное.

— И у меня тоже. Ладно, может, достанем наши большие судейские блокноты и проанализируем его?

— Дело не в том, что мне не хочется быть здесь, — сказал, глядя в окно, Деклан. — Хочется, да еще как.

— Нет ничего более сексуального, чем делить ложе с законоведом. Я вся дрожу.

Деклан вдруг побледнел.

— Что? — спросила Пеппер.

— Тони как-то сказала мне то же самое. И я не смог… — щеки его приобрели новый оттенок: красный, — ничего не смог.

— Милый, она была лесбиянкой. Я бы на твоем месте сильно себя не корила.

— Может, и вправду стоит все проанализировать. А вдруг нас ожидает настоящее открытие?

— Думаю, оно ожидает нас под одеялом. Малыш?

— Да?

— Может быть, ты все-таки снимешь пальто? А то мне начинает казаться, что я собираюсь заняться этим с эксгибиционистом.

— Хорошая мысль. Господи, Пеп. — И он прочувствованно вздохнул.

— Ты пальто-то снимай, снимай. Вот так. А как насчет пиджака? Умница…

— Всего полгода назад я состоял в счастливом браке.

Пеппер слегка повращала глазами:

— В браке — да. В счастливом? Следует обдумать. Но не перебраться ли нам из прошлого в настоящее?

— Прости. Я иногда бываю черт знает каким бестактным. Ты где предпочитаешь находиться — наверху или внизу?

Пеппер окинула его насмешливо-удивленным взглядом:

— Мы же с тобой не в летнем лагере и не места на многоярусной койке выбираем. Послушай меня, шеф, мы взрослые люди, коллеги, мы обнаружили, что нас тянет друг к другу. Мы никому не изменяем, поскольку наши супруги — и мой, и твоя, — подали на развод. Мы оба гетеросексуальны…

— А это что должно означать?

— Это констатация факта, имеющая назначением установить между мной и твоей предыдущей партнершей различие, каковое облегчит для тебя… о, иди сюда… начальную эротическую игру… мм… да… и стимулирует… мммм… сти… му… ли… рует… твои чувства таким образом, что ты… о да… да… видишь, ты еще не забыл, как доставить девушке радость… ох… таким образом, что ты… дальше… забыла… о да… да… oyez…

— Ты сказала oyez?

— О да.

— Послевкусие у меня осталось совсем неплохое, — сказал Декстер Басси Скрампу, который катил из Мемфиса в Литтл-Рок с ним и еще полудюжиной обслуживавших его избирательную кампанию людей в «Экспрессе свободы», автобусе, ставшем на время этой кампании их официальным домом на колесах.

— Еще бы. Ты был великолепен. Другое дело, что положение у нас сложилось необычное. Наскакивать на человека, который отвечает тебе: «И отлично, не голосуйте за меня, да и дело с концом», — очень не просто. Ты хорош в обороне, энергичен. Вот, правда, если кто-то опять поднимет вопрос о Колумбии, а поднимут его обязательно, тебе, пожалуй, не стоит повторять «пошлите туда „Нимиц“». Эта фраза немного приелась. Ну и насчет минирования границы я тоже не уверен. Может, лучше спустить его на тормозах.

Декстер покачал головой:

— Нет-нет-нет. Нет. Цифры, Басс, цифры. Восемьдесят процентов. Подавляющее большинство населения приграничных штатов хочет, чтобы границы были заминированы. Федеральное правительство этих людей подвело. Правительство, не способное охранять границы своей страны? Люди рассержены. Им хочется услышать «бум-бум!». Увидеть, как по воздуху летят мексикашки. Можно ли считать это решение совершенным? Нет. Способна ли демократия навести порядок? Ни в коем случае. Однако уже пришло время покончить с напыщенными философскими рассуждениями, спуститься с Акрополя и заняться настоящим делом. Техас, Нью-Мексико, Аризона, Калифорния. Сложи-ка все вместе, что получится? Девяносто голосов выборщиков. Из необходимых для победы двухсот семидесяти. Кто я такой, чтобы говорить достойным, тяжко трудящимся, почтенным — законным — жителям этих штатов: «Бросьте! Забудьте об этом. Деваться некуда, вам придется жить рядом с миллионами иммигрантов, которые протыриваются через границу вашей страны, топчут ваши лужайки, срут на ваши клумбы, рожают детей в ваших больницах, посылают своих недоносков в ваши школы ради бесплатных уроков английского, врезаются в ваши еще не застрахованные машины». Ну уж нет! До минирования границ дело все равно никогда не дойдет, так почему бы мне за него и не высказаться? На халяву-то?

Подошел, с распечаткой в руке, один из помощников Декстера:

— Пятнадцать минут назад Миннесота ратифицировала поправку об ограничении срока!

— Отлично. Отличная новость! Сколько их уже набралось? Двадцать пять?

— Двадцать шесть. Осталось всего лишь восемь.

Декстер задумался. Потом попросил дать ему возможность переговорить с Басси наедине.

— Звякни Биллу Бигли, — сказал он. — Пусть он обзвонит лидеров сенатского большинства и спикеров палат Род-Айленда, Делавэра, Вайоминга, Орегона. А, ладно — пусть позвонит во все восемь штатов. И пусть скажет им: через день после того, как администрация Митчелла приступит к работе, на дверях Белого дома снова появится табличка «ОТКРЫТО ДЛЯ БИЗНЕСА». Пусть пообещает им все, чего они хотят. Плотины, фермы электрических угрей, исследовательский институт, который позволит, наконец, выяснить, сколько белых мышей можно разместить на заднице голливудского актера, Музей гигиенических прокладок — все что угодно. Но только, Басс, скажи Билли: поправка нужна нам сейчас. Не после выборов. Сегодня. Завтра. А еще лучше — вчера.