– Нет, спасибо. У меня сегодня тяжелый день.

– Да брось! Кто утром пьет – тот целый день свободен!

– Не могу!

– Надо увидеться. Без всяких-яких. Я тебе вчера одну вещь не сказал. А вещь важная…

– Говори по телефону!

– Ну, если ты… Понимаешь, меня к следователю вызывали. Из-за Горчакова. Я думал, все давно забыто и забито, а они снова. Не нравится мне это! Тебя еще не вызвали?

– А почему меня должны вызвать?

– Ну, кредит же ты брал…

– Мы! Мы брали!

– Мы… Но договор-то подписывал ты.

– Ты тоже кое-что делал.

– Ну что ты сразу! Я же как лучше хочу! Так тебя вызывали?

– Нет еще, – соврал Свирельников.

– Странно. Может, заедешь на мадеру?

– Не могу Созвонимся…

– А ты хоть помнишь, что мы помирились?

– Конечно! Слушай… у тебя телефон этих девчонок под рукой?

– Соскучился?

– Нет, хочу их одному человеку подарить ко дню рожденья.

– Правильно: девчонки хорошие, без всяких-яких! Но телефон я куда-то засунул. А фирма называется «Сексофон».

– Саксофон?

– Нет, не дудка, а через «е». «Сексофон». Понял?

– Понял.

– Телефон в «Интим-инфо» найдешь, я оттуда брал.

– А как зовут их, не помнишь?

– Не-а. Помню, что у светленькой на пояснице глаз.

– Какой еще глаз? – вздрогнул директор «Сантехуюта».

– Открытый. Наколка такая смешная. Береги себя!

– И ты тоже!

Нацарапав странное название фирмы на обратной стороне визитной карточки, Свирельников распрощался с Вовико и огляделся: хвоста не наблюдалось. Некоторое время они ехали вдоль парка: справа были уступчатые многоэтажки, а слева пыльный лес с зажелтевшими кое-где березками и тропинками, ныряющими в чащу прямо от стеклянных автобусных павильончиков. Проехали клубное здание с колоннами и надписью «Театр».

«Лесотеатр», – подумал Свирельников.

На большой афише, прикрепленной к фронтону, значилось:

Он представил себе Наташу Ростову, отбивающую чечетку в компании с Андреем Болконским, и повеселел. Когда вывернули на проспект, Свирельников еще раз тщательно огляделся, но серых «жигулей» не заметил.

«А что это вдруг Веселкину приспичило мириться?» – подумал он.

Зря этот товарищ по оружию никогда ничего не делал.

В «Можайку» оба они поступили после армии и оказались в одном взводе, а в общаге их койки стояли рядом. Правда, Вовико тогда считался общеинститутской легкоатлетической звездой и постоянно ездил на сборы. Преподаватели относились к его отсутствию на занятиях как к неизбежному злу, но с раздражением и в конце концов сквитались: по распределению он загудел в Улан-Удэ.

Потом Веселкин ненадолго появился в Москве, чтобы втянуть Свирельникова в историю с заразными сестричками. После этого однокашники долго не виделись и снова встретились совершенно случайно на улице, кажется, в 93-м. Михаил Дмитриевич гордо рассекал Ленинский на своей первой иномарке – старинной «тойоте» с правым рулем, которой страшно гордился, а грустный Веселкин ожидательно мерз на остановке. Вовико тогда только-только вылетел из армии по сокращению, пробовал толкнуться в бизнес и был наивен, как эмбрион, принимающий абортный скальпель за луч света в темном царстве.

Директор «Сантехуюта» остановил машину, опустил стекло, высунулся и томно, как приоконная девица, позвал:

– Вовико!

Господи, как же тот обрадовался, узнав в хозяине иномарки однокурсника! Буквально бросился на шею, чуть не плача. В дешевенький кооперативный ресторан «У Палыча», куда повел товарища Михаил Дмитриевич, Вовико входил с благоговейной опасливостью, а увидав в меню многочисленные нули тех инфляционных цен, вздрогнул и испуганно посмотрел на друга. Свирельников же в ответ лишь усмехнулся с успокаивающим превосходством.

Веселкину сильно не повезло. После Улан-Удэ его захреначили в Манино, медвежий подмосковный угол, откуда в Первопрестольную выбираться не легче, чем из Уссурийска. А тут еще свернули спутниковые программы, финансирование срезали, зарплату не выдавали, начальство почесало репу и объявило: два дня на службу ходите, чтобы скрип портупеи не забыть, а остальное время шакальте как умеете! Жена веселкинская поехала в Москву за дешевыми продуктами, встретила одноклассника, разбогатевшего на скупке квартир у подмагазинной пьяни, и через месяц ушла к нему.

– Вот, ночной бар теперь стерегу!

– А что вообще собираешься делать?

– Не знаю. Застрелюсь, наверное, – грустно хохотнул Вовико.

Свирельников же, наоборот, стал рассказывать, как ездил купаться в Анталию, как собирается в ближайшее время поменять «тойоту» на БМВ, а Веселкин взирал на однокурсника, словно на белого бога, приплывшего в большой железной пироге к его убогим папуасским берегам. И хотя директор «Сантехуюта» давно мучился вопросом, где найти надежного человечка в заместители, мысль о том, что таким человечком может стать жалкий, измызганный Вовико, даже не приходила ему в голову.

Поначалу, выпивая и закусывая, они вообще не говорили о бизнесе, а все больше вспоминали походы по «тропе Хо Ши Мина» в женское общежитие трикотажной фабрики «Красное знамя», располагавшееся впритык к курсантскому корпусу. Удивительно, как прочно мужская память хранит совокупительные чудачества и мелкие телесные причуды дам, чьи лица с именами давно уже утрачены, стерты, погребены в кучах ненужного жизненного мусора! Но вдруг из глубины забытого всплывает совершеннейшая нелепость – разбитная ткачиха-лимитчица, страшно боявшаяся залететь и поэтому в самый опасный момент противным диспетчерским голосом кричавшая в ухо трудящемуся бойцу: «Внимание!»

Посреди ужина сильно захмелевший Вовико, подняв рюмку и собираясь огласить очередной витиевато-бессмысленный тост, произнес:

– Внимание!

– Вынимание! – по-диспетчерски прогундел в ответ Свирельников и захохотал.

– Неужели помнишь?

– Слу-ушай! – Директора «Сантехуюта» вдруг осенила простая и гениальная мысль. – Мне нужен надежный человек на филиал. Надежный. Пойдешь?

– Без всяких-яких, – побледневшими губами прошептал Вовико, стараясь придать своему лицу выражение сверхъестественной надежности. Глаза у него были при этом заискивающе-беззащитные, как у домашнего кобеля, присевшего по нужде на людной улице.

А та полузабытая, наверное, давно поскромневшая и состарившаяся лимитчица так никогда, до самой смерти не узнает, что ее общедоступная молодость, ее совокупительная чудаковатость, точнее, воспоминание о ней, сыграли такую важную роль в судьбе офицера запаса Владимира Николаевича Веселкина!