Нашли молодого — песни петь. И Климова эта, соплячка, стерва, уперлась, как баран, трактором не своротишь. Теперь ей, конечно, одна дорога — за Забродовым следом. Она, дура, молчать не станет, ума у нее на это не хватит. Не дело, а какая-то покойницкая: ни одного живого человека, сплошные трупы — и потерпевшие, и обвиняемые, и свидетели. Интересно, как это Генеральному прокурору понравится — он-то у Северцева, кажется, зарплату не получает.

А ведь, если все фигуранты дела померли, кого станут спрашивать? Рябцев похолодел. Его и будут спрашивать, кого же еще! Все ниточки к нему ведут. И как эти ниточки проще всего обрезать? Ну-ка, кто с трех раз угадает? Правильно, мальчик, на тебе конфетку. Замочить капитана Рябцева, вот и вся недолга! Погиб, мол, при исполнении…

И, главное, ничего же не сделаешь! Климову и ту увезли. Сам же и отправил к хозяину на дачу — такой был приказ. Сам-то, Северцев, шастает где-то по своим делам, а дела у него, брат ты мой, такие, что лучше и не знать. Рахлина вон застрелили.

Ну, пока что я ему, допустим, нужен. Климова молчит, Забродова не нашли ни живого, ни мертвого, так что со мной ему еще работать и работать. И работать надо хорошо — глядишь, и пронесет. Как же эту Климову прижать, чтобы протокол подписала? Северцева до утра не будет, а его промыватели мозгов без него Климову пальцем не тронут: любит Дмитрий Антоныч при процедурах присутствовать, хлебом его не корми… А время-то идет. То, что труп Забродова не нашли, — это, братцы, хуже некуда. А ну как он живой? Жангалиев этот — дурак, он Забродова в деле толком не видел, хотя, похоже, и вышло у них там что-то, о чем майор помалкивает. Стесняется, видать, волчина. И то, что он Забродова пристрелил, вилами по воде писано. Трупа-то нет…

Капитан крякнул, раздавил в переполненной пепельнице окурок и взялся за телефонную трубку. У нее, у Климовой, пацан ведь еще остался… Будут показания, непременно будут. Он набрал номер и стал ждать, слушая длинные гудки. Опять они на Казанском баб снимают…

Ковалев и Губин вовсе не снимали баб, а на Казанский еще даже и не заезжали, хотя в их культурной программе такой пункт значился. Честно говоря, они туда и ехали, но обстоятельства сложились таким образом, что пришлось задержаться.

Обстоятельства эти высветились светом фар их «девятки», когда они свернули в боковую улицу, чтобы срезать угол по дороге к вокзалу. Какой-то мужик, обхватив руками ствол молодой липы и широко раскинув ноги, отдыхал мордой вниз прямо на газоне. Левая нога его при этом далеко свесилась с бордюра на проезжую часть. Нога была в светлом носке, а туфель валялся поблизости.

— Жмурик, что ли? — притормаживая, спросил пугливый Губин.

— Да хрен его знает, — недовольный задержкой, буркнул Ковалев. — Надо посмотреть.

Задержка сейчас была не в жилу: Ковалев настроился на другое. Один знакомый коммерсант-ларечник угостил его сегодня каким-то экзотическим фруктом, о название которого можно было сломать язык. Называлась эта зеленая волосатая дрянь, кажись, фейхоа или как-то очень похоже — не название, а чистая матерщина. Ларечник клялся и божился, что матерный этот фрукт творит с потенцией просто чудеса. На потенцию Ковалев никогда не жаловался, но попробовать было жуть как интересно, поэтому подношение он принял и заглотал, толком даже не разобравшись, кислое оно там или сладкое. Заглотал прямо перед дежурством, чтобы было чем удивить Зойку.

А тут — вот.

Можно было, конечно, проехать мимо, оставив мужика лежать там, где он лежал, но следовало все же создавать хоть какую-то видимость служебного рвения, поэтому он велел Губину остановить машину и неохотно полез наружу, напяливая фуражку.

Мужик, конечно же, оказался вовсе не мертв, а просто пьян в дымину. То есть настолько пьян, что, когда Ковалев с помощью Губина отлепил его от дерева и перевернул на спину, он и не подумал проснуться, а лишь промычал что-то нечленораздельное и самым наглым образом захрапел.

Ковалев решил плюнуть и ехать дальше: пусть эту падаль подбирает тот, кому больше нечем заняться. Но его остановило то, что пьяный был что-то уж слишком прилично одет. Выглядел он весьма преуспевающе и пил, как видно, не в подворотне — нажрался в дорогом кабаке и выпал в осадок по дороге домой. Счастье его, что хоть до газона дотянул…

На правой руке пьяного мягко светился, отражая свет далекого уличного фонаря, позолоченный «Ролекс» — видно, был он левшой, — а в вырезе рубашки приветливо поблескивала золотая цепочка, и не цепочка даже, а приличная цепь, плохо сочетавшаяся с ободранной, скорее всего, о шершавый ствол липы мордой.

— Ничего, — пробормотал Ковалев, это мы поправим.

— Чего, Паш? — спросил Губин.

— Ничего, — отмахнулся Ковалев. По сторонам смотри.

Понятливый Губин выпрямился и стал вертеть головой, просматривая улицу в обе стороны, а опытный Ковалев, привычно подсунув ладонь под голову пьяного, уже возился с застежкой цепочки. Застежка была какая-то нестандартная, и голова пьяного тряслась и дергалась в неласковых руках сержанта. От этой тряски пьяный на секунду прояснился и, глядя на Ковалева мутными поросячьими глазами, с трудом промямлил:

— How do you feel, mister Lartseff? Thank you, I'm OK. К-ха-ра-шоу.

После этого он хихикнул и выключился.

— Чего он там, Паш? — забеспокоился Губин.

— Да это фирмач, мать его. Развелось их, сволочей… — сообщил напарнику Ковалев, окончательно озлившись и сдергивая цепочку через голову, так что уши перебравшего фирмача едва не оторвались к чертовой матери.

Кроме цепочки и часов, напарники разжились туго набитым бумажником из натуральной кожи. Заглянув в бумажник, Ковалев присвистнул и заторопился. Как раз в это время в машине раздался телефонный звонок. Ковалев, махнув рукой Губину, сел в машину и взял трубку. Заметив, что Губин сидит, как истукан, и смотрит на него преданными дурацкими глазами, он треснул напарника по шее и ответил на вызов только после того, как машина тронулась, оставив выпотрошенного фирмача блаженно похрапывать под липой.

— Опять баб топчете? — как всегда спросил Рябцев.

— Ничего подобного, — обиделся Ковалев. — Алкаш тут какой-то колобродил, пришлось урезонивать.

— Он с вами? — быстро спросил Рябцев.

— Э-э-э… да нет. Отпустили. Он вроде тихий, только все возмущался, почему его домой не пускают. Ну, мы ему объяснили, что это не дом, а трансформаторная будка…

— Ладно, леший с ним. Поедете в Тушино, — Рябцев продиктовал адрес, заберете мальчишку. Старухе скажете… Нет, со старухой разговаривать бесполезно, она-то уж точно молчать не будет. Старуху тоже заберете. Отвезете сам знаешь куда… Напарник твой как — доверять ему можно?

— Нормально, Сергеич, не выдаст. А что случилось-то?

— Лучше не спрашивай. Спокойней спать будешь. Только имей в виду, что от этой поездки целость ваших шкур очень даже зависит.