– Владимир Николаевич, вы правы, время не линейно!

Шкунденков только шаг ускорил. И Кузьма почувствовал, что абсент, белое вино, а также фондю – поступили с ним куда лучше, чем с его спутником. Чанов как будто выздоровел. То есть сейчас он был точно здоров.

На автостоянке Шкунденков забрался в свой «мерс», махнул рукой из-за опущенного бокового стекла и, крикнув: «Увидимся!», укатил. А Кузьма отправился изучать CERN, точнее – просто шляться по окруженной металлическим штакетником обширной, покатой и плоской местности, почти необитаемой. Рождественские каникулы продолжались. Чанов бродил долго, просто дышал и смотрел на горы и величаво думал об их величавой и независимой от человека жизни. «И я почти как они. Присутствую в жизни множества людей, никак в них не нуждаясь»… Повернув к гостинице, он увидел в полсотне шагав от себя господина в берете и клетчатой куртке. Человек занимался делом неожиданным. Он сосредоточенно смотрел в подзорную трубу в сторону гор. Кузьме, как маленькому, захотелось посмотреть в эту трубу… «Окликнуть его, что ли? Нет, никак нельзя», – подумал Чанов. Однако в этот миг что-то понял – про одинокие горы, в которые, оказывается, кто-то хочет вглядеться… «Вот!..» – подумал он и решительно направился вверх по пологому склону, остро чувствуя, что наверняка прямо сейчас кто-то о нем, о Кузьме, помнит и вглядывается в него. Как этот дядька – в восточный склон массива Юра.

Придя в свой номер, только скинув кожаную куртку да ботинки, Кузьма упал на кровать и уснул до вечера. Раздался стук в незапертую дверь, и в шкатулку вошел Блюхер. На этот раз Кузьма обрадовался.

– Вы обедали? – спросил Блюхер с порога.

– Завтракал…

Через пять минут они снова шли по шахматной дорожке и оживленно беседовали. Блюхер прекрасно знал кафе «Мари Жарден», но его хозяйку называл Шарлоттой.

– Шарлотка настоящая маркитантка… Кстати, вы знаете, что при армии Суворова не было маркитанток? У него и обоз был минимальный, главным образом оружейный запас и кой-какой инструмент. Зато кашевары были. И они у него будто бы, как господа офицеры, ездили верхами, с подвязанным к седлу медным котлом, а в подсумках – крупы, соль, чеснок и сало для кулеша… Вот и все… У Славы, вы его вчера видели, в запасе против суворовского есть еще пара ящиков тушенки и сгущенки. Слава в его бригаде как раз кашевар, ну и специалист по сверхпроводимости. Гатчинские физики по ресторанам не столуются, макароны варят. Командировочные у них древнесоветские, зарплаты, считай, нет вовсе. Они живут здесь, как и в Гатчине, прямо в лаборатории, «в цеху»… Командировочные отправляют семьям. Все как всегда. Я чувствую себя у них в гостях скотиной и буржуем… но есть все одно очень хочется…

– А где Дада? Он не вернулся из Женевы?

– Нет. Прислал СМС, что заночует у дядьки, он батюшка в православном храме, отец Георгий… Да я вам говорил.

Чанов сам не знал, зачем спросил про Давида. Он думал о другом.

– Василий Василианович, вы ведь умеете СМС-ы писать?.. Научите меня.

Очень это было неожиданно, оба остановились.

– Научить-то, Кузьма Андреич, научу, – Вася внимательно смотрел на Чанова. – Только учтите, Соня Розенблюм СМС-ы ни читать, ни писать не умеет. Я даже не уверен, умеет ли она читать вообще… А уж звонить не умеет точно, даже не надейтесь. Она мне однажды позвонила, я чуть со стула не упал, голос ее в трубке услышав. Оказалось – это пан Рышард номер мой набрал, а она уж потом только трубку взяла… Ей надо телеграммы посылать! Она их так боится, что иногда слушается. «Вылетай немедленно!» – только так.

– Точно? – спросил Кузьма, и оба тронулись дальше.

– Я писал. По просьбе Магды, когда после первого семестра Соня про сессию забыла.

– И она вылетела?

– Из консерватории она вылетела. Потом ее всем миром восстанавливали, справки медицинские на латышском языке подделывали как бы из рижской клиники… Наталья Гутман и батоно Луарсаб – отец Давида – звонили ректору.

– Угу, – сказал Чанов.

– Но в конце концов она прилетела и сессию сдала…

В «Мари Жарден» их сердечно встретила Шарлотта, Блюхеру она даже подмигнула. Красавчик официант с неподвижным, будто нарисованным лицом принес Василию Василиановичу горшок фондю на спиртовке и колбаски, а Чанову овощной салат, зеленый чай и блинчики с вареньем. В кафе все столики были заняты. Народ собрался вечерний, в основном пожилой, видимо жители окрестных кварталов, завсегдатаи.

«Куда ни свались, где ни окажись, везде и всегда завсегдатаи… все было и до тебя, без тебя…» – думал Чанов свою любимую, замшелую мысль, попивая белое вино. Блюхер сосредоточенно и молча макал горячий хлеб в горячую кастрюльку. А когда приступил к колбаскам, поднял бокал с вином и громко, на всю кафешку гаркнул:

– Генералиссимус Суворов! Санте!

И сразу же голоса откликнулись:

– Суворов!.. Санте! Санте!

Несколько румяных, похожих на печеные яблочки лиц приветливо смотрели из-за соседних столов. Чанов, конечно, за генералиссимуса выпил, но, закусив, нашел не лишним спросить Блюхера – чего вдруг? Блюхер не ответил, он сам спросил, и совсем про другое:

– Вы машину водите?

– Скорее – нет. Но права есть. И даже с собой. А вы водите?

– Водил. А прав нет. Отобрали, когда мы с Давидом Луарсабовичем грохнули «Мазду».

– Кто вел?

– Я. В первый раз, заметьте – впервые в жизни… И перепутал газ с тормозом.

Пока Чанов пил чай с блинчиками и вареньем, Блюхер объяснил, что не хотел садиться за руль, но Дада тоже не хотел, и они кинули жребий на пальцах – «камень, ножницы, бумага». Выпало Блюхеру. «Мазда» была красная, старая и могучая. В глухом месте на Старорижской дороге она выстрелила двумя недоумками, покончив, таким образом, свою жизнь самоубийством. Морды вдребезги у всех троих, но именно «Мазда» восстановлению не подлежала.

– Нам повезло, каждый оказался в выигрыше. Уставшая «Мазда» навсегда прекратила насилие над собой, а мы, идиоты, избежали смерти и смертоубийства… и кое-что поняли в жизни… Кажется, это ваша мысль: поскольку мир это подвижное в подвижном, то никто не знает, что на самом деле значат слова – успех, победа, выигрыш… Доподлинно известно только одно…

Блюхер не договорил, поскольку принялся за колбаски.

– Что же? – спросил Кузьма, пытаясь вспомнить, когда это он такое сморозил про подвижное в подвижном. Не вспомнил.

– Ну, вы еще сказали, что выигранное дуриком отбирает благодать и сеет хаос. То есть увеличивает энтропию. В точном соответствии со всеми тремя законами термодинамики.

– Да ну? – не поверил Чанов, с удовольствием рассматривая сытого Блюхера.