– Яйцеклетка естественным образом избавляется от всех излишков генетического материала, пока не останется один набор мужских хромосом, которые сольются с ее собственными.

– Ах, но если один зародыш вдруг решит расщепиться на несколько частей, чтобы создавать, например, идентичных близнецов? Как насчет души? Получат ли двойняшки каждый по ее половинке? Или единая душа будет перелетать от одного к другому, как футбольный мяч?

– Я не знаю.

– Ты не знаешь.– В голосе Лоулесса не звучало убежденности.– Давай попробуем нечто чуть более легкое. Что происходит в те мгновения, когда два эмбриона становятся одним человеком? Близнецы сливаются воедино. Гротескная химера. Получает ли это создание две души? Становится ли оно звучащим хором? Не является ли единичная индивидуальность его клеточного узора всего лишь иллюзией? Быть может, оно всего лишь человек с множественной личностью?

«Мы? Он подразумевает нас?»

Ген ощутил глубоко внутри странный холод.

– Думаю, это может быть так.

– Ты думаешь, что это может быть так? Да. В этом-то и помеха. Правда состоит в том, что все разговоры о душе – полная ерунда. Ты был обозначен во всей своей славе задолго до того, как встретился с какой бы то ни было яйцеклеткой.

И Лоулесс вновь обратил внимание Гена на образец, все еще отображающийся на экранах. А затем победно отсалютовал ему.

– Эта смесь под микроскопом, этот набор аминокислот, – с жаром заявил старик,– и есть твоя душа. Это жизнь, которую ты сковываешь цепями.

Лоулесс поставил трость между колен и постукивал ею об пол, взгромоздившись на рабочий табурет и наблюдая за показателями индикаторов на приборах.

– Лета, мы еще не готовы?

Женщина не ответила. По ее действиям было ясно, что она не готова. Ген пристально рассматривал ее. Она проверяла и перепроверяла все. Ее сестра-близнец встала рядом и стала помогать Лете.

Мегера и Лета были почти неразличимы. Те же огненные волосы, то же решительное лицо. Их всего две? Или он пойман целой вереницей огненно-волосых женщин, полагая, что она всего одна? В этом зеркальном месте такое более чем вероятно. Ген говорил с той, которую Лоулесс назвал Летой, и заметил туман в ее глазах, тупую отрешенность. Именно это, осознал Ген, отличало ее от сестры.

– Мы встречались, когда я вернулся. Ты была той женщиной с ароматами,– сказал он.

Лета насмешливо улыбнулась.

– Это была я?

– Ты не Мегера.

Он внимательно посмотрел на Мегеру, помогавшую Лете в работе. Она знала, что он на нее смотрит, и наслаждалась этим вниманием.

Сердечность Леты казалась ненадежной, но постоянной.

– Нет, это была не я,– ответила она.– Хотя что-то подсказывает мне, что ты был немного одержим нашей сестрой. Я не могу доказать, но это так.

Ген не обратил внимания на ее комментарий. Он был настойчив.

– Ты очень молчаливая, Мегера.

Мегера не подняла взгляда.

– Я польщена. Я так рада, что мы стали ближе друг к другу за последние несколько дней.– И она сделала выпад: – Ты слышал, отец, что Ген и я делали сегодня днем?

«Она собирается унизить нас. Останови ее».

– Ничего.

– Ничего? Мы выясняли наши различия. Я думала, что ты оценил мою помощь. Отец, почему я всегда должна убирать после Гена?

Лоулесс сосредоточился на своей задаче, убийственно безразличный ко всему другому. Их мелкие перепалки его не интересовали. Его ответ был прям и холоден:

– Потому что это твоя работа.

Ни Гена, ни Мегеру этот ответ не удовлетворил. Ген уселся на свое место.

– Как близко вы подошли к доказательству моей гипотезы о ЦРЭС?

Лицо Мегеры помрачнело.

– Твоей гипотезы?

– Я должен стать следующим Атанатосом, мы все – щепки от одного ствола. Гипотеза настолько же моя, насколько чья-либо еще. Быть может, даже более моя.

Этот словесный поединок доставил немало веселья Лоулессу – к вящему неудовольствию его дочери. Все было именно так, как ожидал Ген.

Чем отчетливее он подражал безжалостной надменности старика, чем больше он копировал его снисходительное отношение к другим, тем сильнее завоевывал его доверие. Лоулесс позволил Гену принять участие в опыте.

Как хирург вводит микромеханические пинцеты и скальпели сквозь эндоскопические трубки, чтобы произвести сложную полостную операцию, так Лоулесс использовал лазерные щипцы и лазерные ножницы – сильно сфокусированные пучки света, которые улавливали молекулы и разрезали их судьбоносные связи, чтобы начать манипуляции с ДНК Гена, словно это была анаграмма, сплетенная из отрезков бечевки.

Ген обнаружил, что он инстинктивно знает, какие гены находятся в каких хромосомах, а Лоулесс был озабочен пятьюстами или около того генами, связанными с личностью, и их сложным соотношением с памятью.

Этот мир он мог видеть мысленным взором так же ясно, как если бы сам находился там.

Взаимодействие между мириадами формирующих память молекул – процесс, достойный величайших олимпийских эстафет прошлого и будущего. Вместо ипподрома ареной этой эстафеты был гиппокамп, и эстафета памяти начиналась с того волнующего момента, когда в воздухе повисало напряжение. С момента, на который тело отвечало выбросом гормонов.

Это было выстрелом стартового пистолета. Гонка началась.

Первым бегуном был вазопрессин, а по второй дорожке следовал эпинефрин. Рецептор нейрона уже виден.

Передача эстафеты!

Гормон достигает рецептора, и теперь в гонке участвует циклик АМП, бегущий к славе и к памяти. С поверхности клетки цАМП несет эстафетную палочку вдоль внутренней стороны стенки. Впереди его ждет наготове товарищ по команде. Он прыгает вверх-вниз, сохраняя гибкость. У него длинное имя: цАМП-Реагирующий Элемент Связующий протеин – ЦРЭС.

Но их здесь два: ЦРЭС-активатор для создания воспоминаний и ЦРЭС-подавитель для забвения! Вместе он и его брат определяют судьбу воспоминания, но к кому подбежит цАМП? Ядро клетки уже видно.

Передача эстафеты!

ЦРЭС-активатор пошел! Между перевитых канатов ДНК ЦРЭС ищет напарника, однако в этой гонке их у него много, ибо у ЦРЭС есть секрет. ЦРЭС – адмирал. У ЦРЭС есть флот.

Одного за другим он подбирал кораблестроителей – гены, которые по его команде обретают жизнь. Один за другим он передавал своим посланникам-РНК чертежи для протеинов, которые они должны были построить.

Эстафета передана!

Моряки принялись за работу! Они бегут вдоль нейронов, держась за канаты, что усиливают связи между ними, они определяют путь согласно планам ЦРЭС, до тех пор пока не будут подняты паруса памяти.