И вдруг запястье мое рвануло болью, словно от ожога. Я невольно ахнула, скосила глаза – совсем позабытый тоненький браслет, который сплел мне Рыжий, светился тусклым золотым огнем, жег кожу на запястье… Я вдруг сообразила: Рыжий ведь всегда жаркий, как та самая печка, не обжечься бы! И это не от болезни, как я думала поначалу, просто таким уродился, как он говорил, зато в самые студеные ночи не замерзнешь… А сейчас меня касались самые обычные руки, и тело тоже было обычным на ощупь, чуть влажным, видно, от пота, а не горячим и сухим, как обычно у Рыжего… и шерсти у него на груди столько нет, и волосы намного длиннее и жестче!

– Подвинься, я по-другому хочу, – сдавленно проговорила я, и чуть только незнакомец приподнялся, вывернулась из-под него, заодно схватив свой топорик, я его держала пусть не под подушкой, но рядом. – Ты кто?!

– Госпожа, я… – прошептал он, и я узнала голос:

– Маррис?! Но как ты сюда пробрался?

– Окошко открыто, – проговорил он. – Госпожа, я…

Договорить он не успел: снаружи послышался перестук копыт, голоса, и Маррис, схватив одежду, выскочил в окно, благо было тут не слишком высоко.

– Рыжий! – позвала я чуть не во весь голос. – Рыжий!..

– Здесь я, хозяйка! – отозвался он, грохоча чем-то на лестнице. – Погоди чуток, хоть сниму с себя эти тряпки…

– Иди сюда, скорее!

– Ты что? Что стряслось? – даже попятился он, когда я кинулась ему на шею в чем мать родила. – То есть я рад такой встрече, но… мне бы помыться с дороги.

– Мне тоже… – выговорила я, держась за него изо всех сил. – Рыжий… Рыжий мой…

Потом, помню, он держал меня на коленях, завернув в шонгорское покрывало тонкой работы, и пытался дознаться, что же произошло. А я и сама не думала, что настолько испугалась! Не насилия даже – обмана, который едва не проворонила!

– Что же с Дерриком случилось, если он Марриса не устерег? – пробормотал Рыжий, когда все-таки разобрался в случившемся. – И что Маррису в голову стукнуло? Ну, не убивайся так! Ничего не случилось… не случилось ведь?

Я помотала мокрой головой: Рыжий сам засунул меня в лохань, не доверив Медде, и отмывал до скрипа, как я потребовала, чтобы смыть с меня следы чужих прикосновений.

– Твой браслет, – я протянула руку, – предупредил, как ты и сказал. А топорик у меня всегда при себе…

– Вот видишь, – улыбнулся он и улегся рядом. Мне показалось, что его татуировка едва заметно мерцает в темноте. – Жаль только, что ты башку этому поганцу не раскроила, лови его теперь… Да поди знай, что он отчудит! Надо сматывать удочки, вот что, а то, не ровен час, подведет он нас всех, подставит… Да что ты так дрожишь? Замерзла?

Я снова помотала головой.

– Понятно, это из тебя страх выходит, – серьезно сказал Рыжий и обнял меня еще крепче. От него исходило ровное тепло, и скоро меня перестало трясти, как в ознобе. – Ничего. К утру пройдет, слово даю.

– Как я могла вас спутать? – прошептала я. – Он же совсем другой. Пахнет иначе, прикасается по-другому… Он молчал, да, видно, чтобы не выдать себя голосом, но все остальное…

– Хозяйка, спросонок и тебя с Меддой перепутать можно, – серьезно сказал Рыжий. – Не кори себя. Сдается мне, не просто так он явился. Не такая великая у него к тебе любовь, чтоб под покровом ночи, как в книжках пишут, явиться к тебе да выдать себя за другого. Что-то тут кроется, а что – я пока не понял.

– Скорее бы убраться отсюда! – выпалила вдруг я. – Никогда бы не подумала, что скажу такое о родном городе, но… мне плохо тут! Воздуха не хватает…

– Мне тоже, – серьезно ответил он и ласково поцеловал в висок. – Потерпи. Скоро отбываем.

– Хорошо… А пока… Рыжий, обними меня еще крепче, – попросила я. – Чтобы больно стало.

– Я с тобой так не могу.

– Я же прошу. Мне надо… почувствовать, что это ты. Настоящий.

– А это уже проще, – ухмыльнулся он в темноте. – Ну-ка…

До сих пор не знаю, искры у меня из глаз сыпались или же это светилась золотом татуировка на плече у Рыжего…

В порту воняло еще хуже, чем в день нашего прибытия. Должно быть, та груда гниющей рыбы (ее так и не убрали) разложилась окончательно, а к этому жуткому запаху добавился запах нечистот и еще чего-то… не могу подобрать сравнения.

– Так пах тот кабан, – сказал вдруг Рыжий, словно прочитав мои мысли.

– Может быть, столицу или хотя бы дворец тоже придется сжечь, – прошептала я в ответ, – чтобы убить заразу. Чумные города жгут…

– Это твой город и твое решение, – ответил он. – Но как же жители?

– Они…

Я осеклась, вспомнив вдруг: по пути мы миновали все тот же перекресток, только хромой Бет там не было. Я увидела ее возле домика в предместье (его легко было узнать по громадным яблоням, бывало, когда-то я требовала свернуть туда и узнать, не поспели ли еще яблоки). Старуха в неожиданно чистом, хоть и сером от времени и множества стирок, переднике яростно мела перед своей калиткой, то и дело сбрызгивая пыль водой из ведра, потом спохватилась и кинулась во двор – там чадил костер, пахло печеными яблоками и душистым дымом. На стволах яблонь видны были свежие спилы, замазанные побелкой: видно, Бет наняла кого-то обрезать сухие ветви (самой-то уж это было не по силам) и жгла их теперь, а заодно и гнилые яблоки, хотя могла бы высыпать их свинье… однако почему-то не сделала этого.

А две соседки глядели на нее через заборы, и на лицах у них читалось недоумение, словно они никак не могли взять в толк, что и зачем делает Бет. Правда, когда мы проехали мимо, а я оглянулась, одна из этих женщин пошла в дом, а вторая вдруг начала медленно, по одному выдергивать сорняки, заполонившие палисадник. Медленно, а потом все быстрей и быстрей, не щадя рук, не поправляя съехавшего чепца, она выдирала сухой бурьян и скидывала в кучу, и я была уверена: скоро и здесь загорится костер, уж Бет подаст головню…

– Они еще могут вылечиться, – сказала я, а Рыжий едва заметно улыбнулся. – И город тоже. Нужно только вырезать этот… чирей!

– Вот это другое дело, – серьезно сказал он.

Мы уже стояли на палубе, Твэй, которого с преогромным трудом завели на борт по шатким сходням, недовольно фыркал, и Рыжий гладил его, успокаивая.

Клешнявый на причале препирался о чем-то с чиновником, а тот все мотал головой.

Наконец Клешнявый рысцой пробежал по сходням и сказал Рыжему на шонгори:

– Плохо дело, командир. Не выпускают корабли из порта.

– Почему же? – нахмурился тот.

– Утром на короля напали, – мрачно ответил он. – Только что вестовой прискакал. Эх, ну чуть поживее бы этот чинуша, селедка снулая, шевелился, мы б уже в открытом море были!

– Надеюсь, Рикардо сдох? – поинтересовалась я, хотя надежды на это было мало.