— Это точно. Тем более что Рокко мне кажется хорошим и честным парнем. И не трус к тому же, — твёрдо заявил Буратино, — он не бросил меня в трудную минуту.

— Твой юношеский максимализм и идиотский инфантилизм мешают тебе трезво глядеть на вещи. Откуда ты знаешь, что он честный? Ты же не проверил — взял ли он деньги с чердака или нет.

— А я проверю.

— Вот и проверь.

Пиноккио несколько секунд молчал, не решаясь ни сказать что-нибудь, ни сделать. И, наконец, произнёс:

— Не хочу проверять.

— А знаешь, почему не хочешь? — улыбнулся Говорящий Сверчок.

— Почему?

— Боишься. Боишься разочароваться в своём новом друге.

— Может, и так, — неуверенно ответил Буратино, прекрасно понимая, что так оно и есть.

— Так вот, дурень. Лучше разочароваться здесь и сейчас, чем в ситуации, когда от твоего дружка будет зависеть твоя судьба, а может, даже и жизнь. Так что иди, иди и всё как следует пересчитай. И только тогда мы будем знать, что за человек твой друг Рокко Чеснок.

Буратино молча обдумывал слова насекомого и соглашался с его доводами. Говорящий Сверчок, как всегда, был прав. Наконец, он тяжело вздохнул и, несмотря на то, что душа у него к этому не лежала, всё-таки полез на чердак. Когда Пиноккио поставил ногу на первую перекладину лестницы, он подумал: «Рокко не мог у меня ничего своровать, он — честный парень». Но с каждым движением вверх какая-нибудь мерзкая мыслишка выскакивала из тёмных глубин души: «А может, Говорящий Сверчок прав? А может, я слишком доверчив? А может, Рокко не так прост?» Мальчик гнал от себя этих демонов, произнося как заклинание: «Он — единственный, кто не сбежал, он — единственный, кто попытался помочь».

Вот так, борясь с самим собой, Буратино забрался на чердак и начал считать свои сокровища. Сукно было на месте, перчатки тоже. И, считая их, Пиноккио подумал, что будь он на месте Рокко, он прихватил бы себе одну пару, уж больно перчатки были замечательные, такие приятные на ощупь и такие изысканные, что весь их вид буквально требовал: «своруй нас, мы такие мягкие, мы будем тебе к лицу, с нами ты будешь точно граф». Но перчатки были все на месте. И тогда Буратино, переведя дух, запустил руку на стропила, туда, где лежали деньги.

Говорящий Сверчок даже вздрогнул от неожиданности, когда сияющий Буратино влетел в дом и заорал:

— Синьор Говорящий Сверчок, всё цело, всё до сольдо. Это говорит о том, что Рокко — честный и порядочный человек.

— Прежде всего, — сдержанно ответило насекомое, — как я упоминал выше, это говорит о том, что твой Рокко — не дурак.

— Вот! — радостно воскликнул Буратино. — Храбрый и не дурак. Вот какой у меня есть друг. Вот как мне повезло!

— Голова у тебя деревянная, тяжёлая, но пустая, — сказал Говорящий Сверчок.

— Это почему? — спросил Буратино и даже не обиделся.

— Потому, что храбрые и умные люди очень опасны. И из них никогда не выходят хорошие друзья.

— Почему это из них не выходят хорошие друзья? — не поверил Пиноккио. — Мне так очень нравятся храбрые и умные.

— Это потому, что ты — болван. И, вообще, ты начинаешь меня раздражать своими щенячьими восторгами. Неужели ты не понимаешь, что иметь при себе умного и храброго друга очень утомительно. Вот, к примеру, Джузеппе — трус и дешёвка, с ним всё ясно. Манипулировать таким человеком легко и просто, надо только чуть припугнуть. Или братья, тупые и храбрые, как следствие — преданные. С ними тоже работать одно удовольствие. А вот как быть с умным и сильным? Обмануть его нельзя, запугать тоже. Вывод — придётся с ним считаться. А если он ко всему этому ещё и самолюбив. Что тогда?

— Ну и что же тогда? — спросил Пиноккио.

— Тогда жди беды. Умный всегда найдёт способ избавиться от тебя, если ты не найдёшь способ избавиться от него. Тем более что два умных и сильных в одном коллективе уживаются очень плохо. Два тупых — легко. Два трусливых — отлично. А два умных и смелых — ну никак, потому что они всегда будут выяснять, кто из них главнее. Можно только догадываться, чем кончится их сосуществование.

— И чем же оно кончится? — поинтересовался Буратино.

— В лучшем случае — они разбегутся, а в худшем — один другого съест.

— Грустные вы вещи говорите, синьор Говорящий Сверчок. Мне от вашей мудрости иногда жить на этом свете не хочется, — печально сказал наш герой.

— Так в чём же дело? Купи мыло, срежь бельевую веревку и вперёд.

— А как же тогда кареглазка?

— А кареглазку подберёт другой, у кого соплей поменьше.

— Ну, нет, — оживился Буратино от одной мысли, что кареглазкой может владеть другой.

— Тогда прекрати ныть и давай думать о будущем, тем более что перспектив на будущее у нас никаких. Я, конечно, имею в виду ближайшее будущее.

— Почему это у нас никаких перспектив? — Пиноккио даже обиделся. — Мне казалось, что у нас всё отлично. И коллектив у нас есть, и влияние, и денег полно.

— Денег полно? — саркастично переспросил Говорящий Сверчок. — Вакуума у тебя в башке полно, а не денег. И одежды у тебя нету.

— А это что, не одежда что ли? — удивился Пиноккио, оглядывая свои штаны.

— Это — не одежда, это — рубище, это — лохмотья, это — дерюга, это — общежитие для вшей. В общем, что угодно, но не одежда. Или твоя кареглазка недостаточно дала тебе понять это?

— В общем, достаточно, — вспомнил Пиноккио, почесав затылок.

— А ты знаешь, сколько стоят только одни полакированные штиблеты?

— Нет.

— Тридцать сольдо.

— Мамочки!

— А приличный костюмчик?

— Ой, вы мне даже и не говорите, — взмолился Буратино.

— Скажу, сольдо пятьдесят, а то и шестьдесят.

— Ой!

— А шляпа, а носки, а рубашка, а галстук, а бельё, наконец?

— Где же взять столько денег? — схватился Пиноккио за голову.

— А ведь рубашка, носки и бельё понадобятся не в единственном экземпляре.

— Наверное, мне никогда не видеть кареглазку в своих объятиях? — грустно произнёс