– Может, вовсе он – не тот? – усомнился железоклювый. – Нас боится и орет. Не кузнец, а существо!

– Не болтай, бери его. Хоть на вид пуглив и мал, кто б еще сюда попал?

Как щенка, за шкирку схватил Атына железоклювый. Подтянул к себе, и они взлетели… Если у мужчины есть клюв, почему бы не быть крыльям?

Колючий ветер бил в ноздри, ноги болтались в воздухе. Мальчик больше всего боялся, что его нечаянно уронят. Но сильные руки держали крепко. Вскоре в холодном ветре начали струиться волны теплого течения. Воздух сделался теплее, потом жарче и, наконец стало горячо и дымно. Приближался навязчивый стук, будто кто-то непрерывно колотил железо об железо. Что бы с ним ни делали, Атын решил не открывать глаз, пока не кончится сон.

Летающий мужчина опустился мягко. Ноги мальчика встали на твердую почву, под подошвами сапог скрипнул крупнозернистый песок. Железоклювый взял за руку и повел на холмистую возвышенность, навстречу бьющим по голове звукам.

– Не запнись, здесь порог высокий, – громко предупредил из распахнутой двери хрипловатый голос, и что-то вновь равномерно застучало. Пахнуло железной гарью.

– И об меня, смотри, не споткнись, слеподырый, – сказал еще кто-то с угрюмым смешком.

Стук оборвался. Но лучше бы он длился дальше! В настороженной тишине душного, провонявшего окалиной дома раздался адский грохот. Атын съежился, присел и, прижав к ушам ладони, зажмурился еще сильнее.

– Это он? – прогромыхало, кажется, с потолка.

Страшный голос сопровождали звон и лязг. Поднялась пыль.

– Вестимо, он, – удостоверил железоклювый. – Просто спутал явь и сон.

Под чьими-то неимоверно грузными шагами затрясся пол. Мальчика обхватили и вознесли гигантские заскорузлые ладони. Что-то острое больно впилось ему в подмышку. Кажется, засохшая заусеница на великанском пальце… Руки и ноги Атына задергались сами собой. От порыва мощного дыхания волосы встали дыбом.

– Что трясешься, стрекоза? – прогремело со всех сторон. – Не дрожи, открой глаза!

Перед мальчиком возникли шесть поставленных боком белых лодок. В середку каждой были вделаны начищенные до ярчайшего блеска железные мисы с круглыми черными донцами. Лодки моргнули… это были неимоверной величины глазищи! Они принадлежали трем лицам и внимательно осматривали пленника. Атын тут же обмяк в руке великана.

– Впрямь мои ужасны лики или парень трус великий? – смущенно прогудел тот.

Мальчик не услышал. Его опять настиг спасительный обморок, чтобы не дать бесповоротно сойти с ума, пусть это даже и сон.

Прошло время беспамятства, и Атына спросили:

– Что тебе для счастья нужно?

– Бубен мой и колотушка! – неожиданно для себя выпалил он, все так же не поднимая век. Тогда его крепко связали. Тыча в тело чем-то тонким и острым, как шило, пересчитали кости и суставы.

– Мелкий хрящ я удалил, – заявил, судя по голосу, железоклювый. – Лишним он в мизинце был.

– Что тебе впредь нужно будет? – ущипнули мальчика.

– Колотушка… да… и бубен…

– Распахните шире окна, подсчитайте мышц волокна, – грохотнул гигант.

Атына могли и не связывать. После страшного иссечения на волшебном острове удаление хряща и нескольких мышечных волоконец показались мальчику сущим пустяком.

– Бубетушка! Колобуба! – перебил Атын что-то сказанное железоклювым.

– Накалите, но не грубо, – громоподобно распорядился великан.

Клацнув, клещи клюва захватили маленького шамана, как ковочную заготовку, и сунули в огонь. Плоть разогрелась, затрещала и заискрилась, делаясь мягче и гибче.

Задали какой-то вопрос. Атын пролепетал что-то вовсе невразумительное. Славно потрудились на шаманском острове злые духи. Стало понятно: в костях мальчишки остались полости с хитростями.

Люди с птичьими головами свалили докрасна каленое тело на пласт наковальни. Поворачивая со спины на живот, с живота на спину, принялись обжимать, плющить, вытягивать быстрыми ударами молота. Обрабатывали до тех пор, пока в костях не оплавились таинства дьявольского лукавства и бесовских каверз.

Из глаз Атына выдавилась окалина слез. Его взяли щипцами и бросили в воду. Тело громко зашипело, охлаждаясь. Еще какое-то черное ведовство улетучилось с горячим паром. Мальчика зазнобило.

– Бу… бу… бу…

– Чего бубнишь, говори по-человечьи! – крикнул один из людей-ковалей.

– Бубен мой – наковальня, колотушка моя – молот, – выдохнул Атын.

– Превратилась в песок и уголья твоя черная воля-неволя! – воскликнул великан в полный голос.

Громоподобные звуки произвели пылевую круговерть. Что-то ухнуло, упало, покатилось по полу и разбилось с жалобным звоном. Мастер пророкотал почти ласково:

– Нет в тебе больше дури, юнец. Отвори же глаза наконец…

* * *

Ростом Кудай был выше самых высоких юрт Элен. Могучий торс его могли бы охватить, взявшись за руки, четыре человека. В кожу мастера въелась железная копоть. Золотые и серебряные капли посверкивали на длинном переднике из сыромятной кожи. Ниже пояса туловище переходило в лошадиное тело гнедой масти, хвост был заплетен в толстенную косу. Щеголевато блестели ярко начищенные, подбитые железом копыта. С затылка, похожего на трехбугорчатый взгорок, свисала густая грива. Челку, чтобы не падала на лоб, перетягивал мягкий ремень. Невероятная голова наблюдала за работой кузнецов и подмастерьев тремя парами глаз. Три разных лица, как огромные нахохленные птенцы, плотно сидели на мощной шее.

Каждое лицо обладало своим нравом, умом и даже отдельными обязанностями. Беда, если мастер надолго оборачивался к кому-нибудь левым боком! Ничего доброго не сулила с этой стороны кривая-косая злобная рожа. Всем своим видом она говорила: можете притворяться сколько угодно, я знаю о вас самое неприятное! Настроения левого лица быстро менялись от насмешливого к желчному, от досадливого к гневному. Правое лицо, чье чистое высокое чело слегка возвышалось над двумя другими, нравилось всем. Глаза его были добры, а речь мудра. Оно относилось к работникам строго, но справедливо и старалось не обращать внимания на дурные вопли левого лица, что редко ему удавалось. Среднее ничем особенным не отличалось от обыкновенного человеческого. Разве что было излишне восторженным. Прислушиваясь к мнениям с обеих сторон, оно склонялось то к правому, то к левому.

Скоро Атын стал различать в грохоте и гуле, какое из лиц говорит, но никак не мог понять, кто же из этих лиц настоящий Кудай. Каждое полагало Кудаем себя. После мальчику растолковали, что все три и есть сам божественный мастер. Правда, Кудай иногда бунтовал: три лица так надоедали бесконечными спорами, что хозяин расправлялся с ними без всякой жалости. Самые болючие тумаки доставались тому, кто выступал больше всех. Под глазами левого почти не сходили багровые синяки.