Просмотрев по диагонали ужасающий отчет судмедэксперта о смерти Жан-Мишеля Флореса, а также отчеты прочих экспертов и фотографии с места преступления, она заинтересовалась заметками самого Брока, в основном касавшимися семьи Флорес.

В ее мозгу постоянно вставали два вопроса: почему были убиты отец и сын Флоресы? И почему смерть Жан-Мишеля обставили такими зловещими декорациями?

Никакой связи между темными делами Даниэля Луазо и ужасными убийствами Флоресов пока не обнаружилось, но Брока был глубоко убежден, что где-то она все-таки существует. И что фотограф Микаэль Флорес, быть может, обнаружил ее, чем и спровоцировал как собственную смерть, так и смерть своего отца.

К несчастью, он не успел довести до конца свои поиски.

Что же такого сделал Жан-Мишель Флорес, чтобы заслужить подобную участь? Он никогда не состоял на учете, никогда не привлекался полицией ни за какие нарушения закона. Зауряднейший гражданин, интегрированный в общество, слившийся с общей массой.

Камиль внимательно пробежала глазами заметки Брока. Жан-Мишель Флорес родился в Париже, отец – испанец, мать – француженка. Большую часть жизни он провел в Париже, где вместе со своей женой Элен владел обувным магазинчиком.

Их сын Микаэль родился в Париже, в общедоступной больнице Ларибуазьер. А месяц спустя Флоресы неожиданно переехали в Онфлер. Согласно заметкам Брока, все, казалось, было сделано в спешке: в этом нормандском городе они купили дом и сразу затем магазин готовой одежды, словно хотели сбежать из столицы как можно скорее.

Камиль внимательно прочитала рукописные заметки Ги Брока:

Камиль закончила чтение, вопросов не убавилось, зато ей стало как-то не по себе. Почему мать покончила с собой после рождения столь желанного ребенка? Чем был вызван внезапный переезд и разрыв с родственниками? И зачем нужны были деньги?

После смерти жены Жан-Мишель остался вдовцом. Горе его подкосило. Он не захотел снова жениться и в одиночку воспитывал своего сына Микаэля, уже не покидая ни Онфлер, ни свой магазин.

А сорок лет спустя отца и сына убили.

Камиль задумалась. Она читала и перечитывала заметки, убежденная в том, что прошлое Флоресов что-то скрывает и что отгадка прямо здесь, перед ее глазами. Быть может, это имело отношение к рождению Микаэля? Разумеется, она вспомнила о маленьком скелетике, о фотографии беременной Марии с двумя монашками. И о семейном альбоме с вырванными листами… Об этой матери, которая никогда не улыбалась.

Но даже рассматривая проблему со всех сторон, она не нашла никакой зацепки, никакой связи с остальным расследованием. Впрочем, на что она надеялась? Над этим делом бились десятки полицейских, однако все, что смогли из него извлечь, умещалось на нескольких страничках…

Но в их руках не было ни скелета, ни альбома, ни фотографии некой Марии. Несмотря ни на что, Камиль продолжила свой поиск. Надо углубляться в прошлое все дальше и дальше. Дойти до самых истоков.

Ее мобильный телефон завибрировал. Она закрыла папку и посмотрела, кто звонит. Борис. Она немедленно ответила:

– Привет, Борис.

– Привет, Камиль. Как погода в Этрета́?

– Откуда тебе известно?

– Я тебя не первый день знаю.

Камиль подняла усталые глаза и помассировала виски. Было всего четыре часа дня, солнце все еще стояло довольно высоко. Большинство туристов сбежали, напуганные яростью грозы или по-прежнему угрожающим небом. Оставались только несколько влюбленных парочек да тех, кто выгуливал своих собак. Против света мужчины и женщины казались фигурками китайского театра теней.

– Обещаю, что все тебе объясню, – сказала Камиль, – но по телефону это слишком сложно. Да, ты прав, я пока не еду в отпуск. Дело бывшего хозяина сердца привело меня к двойному убийству – отца и сына Флоресов, так что я копаю потихоньку…

– Какая связь между Даниэлем Луазо и Флоресами? Особенно если учесть, что они погибли через полгода после твоего донора.

Камиль не хотела признаваться ему по телефону, что носит в себе сердце подонка. Человека, который похитил, а может, и убил двенадцать девушек.

– Их пути пересекались в прошлом, – с трудом нашлась она. – Ты же знаешь, как близко к сердцу я принимаю это расследование.

– Как раз случай это сказать.

– Борис… Я в самом деле хочу поблагодарить тебя за все, что ты сделал для меня.

Неясный вздох на другом конце линии.

– Ладно, – отозвался он. – Угостишь меня обедом в офицерской столовке, когда вернешься.

Камиль слегка улыбнулась:

– Ты заслужил право даже на ресторан. И вдобавок еще на боулинг, если у тебя есть новости о Марии.

– Да, есть, надо было сразу сказать. К счастью, мой испанский не так уж плох. Служащий в тамошней мэрии, с которым я говорил по телефону сегодня после обеда, нашел аж трех Марий, живущих в Матадепере, но только одна-единственная подходит по возрасту. Ее зовут Мария Лопес, сейчас ей пятьдесят восемь лет…

Камиль прижалась ухом к телефону. И пристально смотрела на два далеких неподвижных силуэта внизу, справа от себя.

– По словам этого парня, она всегда была немного слабоумной, – продолжил Борис. – А несколько месяцев назад ее поместили в психиатрическую больницу в Матари, городке километрах в двадцати от Барселоны, потому что она изрезала себя садовыми ножницами. Она так и держала их в руке, когда ее, полумертвую, обнаружили дома. Это тем более странно, если обратить внимание на дату помещения в больницу: пятнадцатое февраля две тысячи двенадцатого года.