То измена, то засада…

Не люблю я эти вещи.

«Чиж & С°»

Вот уже с полчаса Данила работал по колено в воде. Веселыми струйками она сочилась сквозь тесные бревна сруба: крупные ледяные капли с каждой минутой все гуще сыпались Даниле на голову, на плечи… Солнце вышло в звенящий зенит полудня, когда Середа начал уставать: перестал балагурить и пошучивать всякий раз, принимая и вытягивая наверх на бечеве огромную рассохшуюся корзину с выбранной земляной жижей. В очередной раз наполнив ее доверху комьями грязи с камнями, Данила с наслаждением разогнул хребет, вытер мокрое жало рукавом сорочки (кольчугу сбросил и оставил вместе с оружием у порога хижины) и, отбросив лопату, ухватил рукой размокшую веревку. Дернул два раза: давай, хозяин, принимай корзину.

На этот раз Середа не отозвался — должно быть, отлучился приглядеть за женой. Обрадованный нежданным отдыхом, Данила присел разгоряченной задницей в воду, спиной к жесткой стене сруба — и запрокинул голову, подставляя сожмуренную морду колючим водяным искрам, летевшим сверху. Когда Данила открыл глаза. Середа уже вернулся — в солнечном окне колодца на пронзительно-голубом фоне неба появился черный силуэт человечьей головы.

— Ох-хо-ххо! — рокочущим басом рассмеялась голова, и Данила увидел, как мелко затрясся флажок на маковке остроконечного шлема, надетого на голову. — Данила? Ты ли эво, друже ненаглядный? В коловодце схоронился? Ох-хо-ха-ха!

Данила и сам захотел улыбнуться — но передумал, когда рядом с бородатой головой появилась еще одна — этот человек тоже был в шлеме. И с небольшим луком в руке — склонившись над провалом почти по пояс, он быстро натянул тетиву и нацелил прямо в Данилу тонкую темную стрелу, остро блестевшую на солнце колким трехгранным наконечником.

— Довольно же прятаться, Данька! — Первая, бородатая голова тоже внезапно перестала смеяться. — Вылезай, ворюга. А не то прямо в яме землей закидаем…

Даниле стало грустно: ему не понравились люди в шлемах. Они мешали спокойно работать — а ведь он никого еще не обижал в этом новом, древнем мире… Все, что ему нужно, — это медовая лепеха с молоком и русская речь вокруг… И отсутствие вооруженных мужиков в шлемах. Данила горько улыбнулся и поднялся на ноги. Он карабкался вверх по недостроенной стене колодца — медленно и нелепо, отталкиваясь от скользких земляных ступеней. Он не смотрел на вооруженных людей наверху — но почему-то чувствовал спиной холодный взгляд трехгранного наконечника. И — бог знает отчего — совершенно ясно сознавал: человек с луком не успеет спустить тетиву. Данила поморщился. Видит Бог, он не хотел этого.

Разумеется, лучник не успел выстрелить вовремя. Он только по-ребячьи охнул, когда Данила ухватил его жесткими пальцами за лодыжки босых ног и несильно, но резко дернул на себя, в глубокую пустоту. Туго пропела сорвавшаяся с тетивы стрела, мигом уходя куда-то вбок; вытаращив глаза и роняя лук, отбивая спину о рыхлый край ямы, мужик обрушился вслед за Данилой в холодный провал колодца — вверху сквозь взметнувшуюся осыпь камней и глины мелькнуло побледневшее лицо толстяка в шлеме, стремительно пронеслась чехарда теней по бревнам сруба — и тут же все утонуло в холодной волне мрака: уже в полете Данила подмял тощего лучника под себя, и тот с размаху врезался головой в ледяную воду на дне ямы.

Отплевываясь и стервенея от боли в ушибленном колене, Данила охватил размякшее тело руками и рывком перевернул, прикрываясь им сверху от жарких стрел, летевших вдогонку, — он еще не видел, но знал, что они летят. Так и есть: что-то жестко хлопнуло по воде, и тут же вторая стрела жадно впилась в бревно над головой. Данила глянул вверх — и увидел сразу три знакомых силуэта в остроконечных шлемах с флажками.

— Не стрелять! — ненормальным голосом заорал Данила, пряча голову за кольчужное плечо бессознательного лучника. — Не стрелять или я убью его! Я прикончу вашего дружка!

«Дружок» был еще жив — он слабо простонал и закашлялся, сплевывая воду. Охватив его сзади за шею, свободной рукой Данила нащупал на поясе лучника топор — и демонстративно выдернул его из воды:

— Еще один выстрел — и я раскрою ему череп! Бросай оружие, уроды! На землю, я сказал!

Вооруженные люди наверху переглянулись — и Данила вновь услышал раскатистый хохот бородатого толстяка.

— Бросай оружье?.. ххо-ххо-хо-хо! — Мужик радостно затряс бородой, и его приятели тоже затряслись от хохота — впрочем, не опуская долу напряженных луков. — Слышь, мужики: бросайте луки-то! Ах-ха-ха! А не то он его прибьет! Во страх-то… Ха-ха-ха!

Данила напряженно завозился в луже, ловчей перехватывая в ладони топорище.

— Будя вам веселиться! — Толстяк вдруг строго одернул подчиненных и вновь холодно глянул сверху вниз на Данилу. — Ты, Данька, не балуй. Охота его прибить — дело твое, ужо я тебе не мешаю: он людина воинский, до смерти всегда готовный. Только уж и мы тебя стрелочками пощупаем… А коли жить хочешь — вылезай из ямы. Да боле не чуди — довольно с меня твоей лихости!

С досадой отбросив топор в воду, Данила бережно прислонил бесчувственного лучника спиной к стене (чтобы ненароком не захлебнулся) и вторично полез из ямы наверх. На этот раз мужики в шлемах предусмотрительно отшагнули подальше от колодца — Данила быстро оглянулся: не считая бородача, недоброжелателей было трое. Телосложение лучников не внушало Даниле особенного трепета: тощие стрелки в коротких побуревших кольчугах напоминали крестьян, только вчера перековавших орала на мечи. Данила был на голову выше любого из них — даже теперь, безоружный и полураздетый, он почему-то по-прежнему чувствовал себя хозяином ситуации.

— Наконец сыскал я тебя, хвала Мокоше! — Выставив перед собой туповатое лезвие меча, толстый командир начал осторожно приближаться, то и дело оглядываясь на подчиненных, державших Данилу на прицеле. — Ишь вздумал убечь! От меня не схоронишься… От Разбиты еще никто не сбегал!

— Если я правильно понял, ты и есть десятник Разбита? — строго спросил Данила и неодобрительно сощурился. — Ты зачем мой дом сжег?

— Коли домишко сгорел — знать надобность была! Ха-ха! — Десятник задорно оглянулся на своих стрелков, но никто не улыбнулся — слишком много сил уходило на прицеливание. Непрестанно оглядываясь и нервно пританцовывая на толстых ножках, Разбита приблизился и упер Даниле в живот округлое острие клинка. Данила улыбнулся: на рыжей бороде, на лбу и даже на мясистом носу десятника дрожали крупные капли пота. Начальник явно волновался. Данила покосился на вражеский меч: выбить острую железку из этих пухлых ручек не представляло труда. Однако смущали лучники: Данила не любил острых предметов в воздухе.

— И давно ли в коловодце сидишь? Неужто всю ночь в луже продремал? — Рыжая десятникова бородища вновь задрожала от смеха. — Ловко умыслено… Стало быть, однорукий Середка тебя схоронил? — В голосе Разбиты мелькнуло недоброе; толстяк обернулся и нашел взглядом одного из подчиненных: — Слышь-ко, брат Гусята, тащи сюда хозяина! Враз поспрошаем его, почто вора-крамольника на своем дворе пригрел…