сделал с тем ёкаем, и как именно? Вопросы все испортят, но хуже, что Сасаки наверняка отправится докладывать Морикаве.

Хизаши проводил соучеников долгим взглядом и медленно пошел следом.

Возле своей комнаты стоял Куматани и не спешил заходить внутрь. Услышав шаги Хизаши, он поднял голову.

– Ты защитил меня от того ёкая дважды, – без предисловий сказал он. – Я отплачу за добро, обещаю.

– Это было никакое не добро, – отмахнулся Хизаши. Меньше всего ему сейчас хотелось вести беседы, когда тянуло в сон от вытягивающих силу заклинаний Морикавы. Казалось, они еще висят в воздухе и присасываются липкими пиявками. – Любой бы поступил так на моем месте.

И снова ложь из разряда той, которой всегда хочется поверить. Люди предсказуемы, они ставят себя в центр мира, и любое подтверждение их важности и исключительности воспринимается легко и без сомнений. Хизаши всего лишь дал Кенте понять, что его спасение было чем-то, не требующим раздумий. Но взгляд юноши все еще тревожил. В нем шла невидимая борьба, которая началась с тех пор, как старейшины разрешили ему стать учеником.

Почему бы просто не радоваться?

– Я обработаю твои раны, ты позволишь? – спросил он и кивнул на скрытое под тканью запястье, куда капнула ядовитая слюна крысы-оборотня.

Хизаши прижал руку к себе и тряхнул головой.

– Не надо.

– Я лечил людей в своем храме, – настаивал Куматани, – правда, травами…

– Ну и где ты сейчас найдешь эти твои травы? Просто иди к себе, – не выдержал Хизаши. – Ты мне надоел.

Он даже не взглянул в лицо Куматани и сразу нырнул в комнату, плотно задвинув за собой створку двери. Обидные слова, будто горький сок, пощипывали язык. Не стоило, наверное. Хизаши повернул голову и четко услышал, как Куматани пересекает комнату и открывает шкаф с убранным туда футоном. Стелит. Шуршит одеждой – ткань для кимоно школа Дзисин создавала особым образом, ее сложно порвать, и грязь с нее выводилась проще, – заплескалась вода в тазу для умывания за ширмой. У Хизаши тоже была такая.

Он еще какое-то время слушал, а потом снял запачканное хаори и повесил на перекрестье бамбуковых шестов. Жаровня погасла, и огонь пришлось разводить заново. Под рукавом кимоно кожа уже почти вернула себе здоровую гладкость – раны на нем заживали быстрее, тем более после использования силы хэби, поэтому Хизаши и не мог позволить Кенте посмотреть. Отчего-то было холодно, но не только в остывшей комнате, но и где-то гораздо глубже. В самом Хизаши вдруг стало очень-очень холодно.

Он лег под одеяло и долго смотрел на пылающие угли в жаровне, стараясь ни о чем не думать.

Ужин подали раньше, чем ученики Дзисин привыкли, хотя за пределами замка Мори успело стемнеть из-за туч, которые плотно заволокли небо, принеся с собой мелкий снег. Несмотря на толстые внешние стены цитадели, было слышно, как ветер завывает снаружи, и иногда его свист до дрожи походил на женский плач.

За столом собрались мужчины – во главе управляющий Янагиба, рядом с ним Наримацу, по случаю ужина с гостями снявший доспехи и оставшийся в темно-синем кимоно и серых хакама. По другую руку от управляющего место пустовало, а Хизаши, Куматани и Сасаки заняли свои. Тут же с поклоном вошла давешняя молчаливая служанка и по очереди поставила перед каждым поднос с едой. Общее блюдо с рисом возвышалось по центру стола.

– Ваш учитель поест у себя, – пояснил Янагиба и прицокнул языком. – Сам бы не увидел, не поверил, что такая мерзость бывает в мире. И где? В замке лорда Киномото! Найти бы ту шаманку, что обещала провести ритуал очищения земли, да где ж ее теперь сыщешь? Слепая, а до того шустрая, ведьма. Все про девчонку какую-то у слуг выспрашивала, нет бы делом своим заниматься как следует.

– Шаманка не может прогнать ёкаев, – заметил Куматани, показав в очередной раз недюжинные знания, которые ему еще не давали в Дзисин. – Итако общаются с мертвыми.

– Значит, точно шарлатанка, – скорбно заключил Янагиба. – И что мне сказать лорду Киномото? Ой-ёй…

Он первым потянулся к рису и наложил себе полную пиалу. За ним уже Наримацу, а потом и гости.

– Морикава-сэнсэй обмолвился, что в замке полно этих существ, – проронил Наримацу. – Как ученики великой школы оммёдо вы трое наверняка сталкивались и с более страшными вещами?

Смотрел он на Хизаши, интуитивно чувствуя в нем старшего, просто не представлял себе, насколько.

– Не стану врать, будто для нас такое обычное дело, – ответил он и, ловя пытливый взгляд Наримацу, добавил: – но и не нечто из ряда вон выходящее. На то мы и, как вы заметили, ученики великой школы.

Он тонко улыбнулся и воздал должное еще горячему супу с водорослями.

– Женщины были напуганы, – сказал Куматани. – С ними сейчас все в порядке? Как себя чувствует Юрико-химэ?

– С госпожой все хорошо, хвала светлым ками, – вступил в разговор Янагиба.

Наримацу опустил взгляд на плошку с маринованным тофу в своих руках. Беседа плавно перетекла на философские темы, управляющий много спрашивал об условиях содержания в Дзисин, сетовал, что ни разу не навестил сына старого друга, а когда ветер особо громко взвыл где-то под потолком, втянул голову в плечи.

– Хорошо бы эта ночь прошла спокойно, – пробормотал он. – Дайки обещал отправить послание в Дзисин. Скорее бы все разрешилось.

Наримацу бросил на него хмурый взгляд. Хизаши внимательно следил за постоянными жильцами замка Мори и нутром чувствовал, что-то с ними нечисто – то ли с обоими, то ли только с одним. А меж тем служанка забрала пустые миски и принесла чай. В кружке Хизаши отражалось его лицо, а в кружке Куматани плавала одинокая чаинка – добрая примета.

Остаток ужина прошел за ничего не значащей светской беседой, которую в основном поддерживали Янагиба и Сасаки. Они обсудили роспись ширм и сёдзи в жилых комнатах, вклад лорда Киномото в современное искусство и всерьез подумывали перейти к написанию стихов в честь этого прекрасного вечера, когда Хизаши отставил пустую чашку, извинился и покинул их компанию.

За это время окончательно стемнело, хотя внутри и так было довольно сумрачно, теперь путь от одного фонаря к другому шел сквозь густой мрак, наполненный скрипом половиц. Хизаши поднялся по лестнице на жилой ярус и остановился в нерешительности. Сейчас, когда мужчины были внизу, женщины едва ли в состоянии блуждать по замку после пережитого, а Морикава, скорее всего, отлеживается и восстанавливает внутреннюю ки, самое время изучить все лично. Без свидетелей. Откуда-то пробивался сквозняк, покачивающий бумажный фонарик, подвешенный к короткому шесту в руке Хизаши.