Донесение срочное, вот и скачут, не останавливаясь — только в ямах для них оседланные лошади стоят наготове. Впереди подпоручик Демин настегивает вороного, следом за ним секунд-ротмистр Шульц подгоняет своего саврасого. А самым последним, фамилию свою полностью оправдывая, поручик Хвостов поспешает на чалой лошади. До ближайшего на дороге яма еще три версты, потому лошадей не жалеют, пришпоривают жестоко…

Неожиданно конь Демина на бешеном скаку рухнул на дорогу, видно, споткнулся, но лихой подпоручик как-то ухитрился соскочить с седла, вовремя отпустив стремена.

Ловок подпоручик, даже на ногах смог устоять, и в дорожной пыли почти не извалялся. Ротмистр задержал коня и остановился рядом, за ним вскоре подоспел и Хвостов, чуть опередив по дороге.

Не говоря слов, Иоганн Шульц протянул подпоручику руку. Все правильно, до яма уже близко, а немец намного легче габаритного Хвостова, и конь под ним лучше — двух офицеров легко вывезет несколько верст.

И птицей взлетел сзади Демин на круп вороного, устроился за спиной ротмистра получше, и тут же вскрикнул Шульц, выгнулся и захрипел. Кинжал подпоручика немного вкось пошел, до сердца сразу не достал, хоть удар у убийцы поставлен был. Вот потому-то успел захрипеть крепкий телом немец от предательского удара в спину.

Хвостов недоуменно посмотрел на Шульца, но через секунду все осознал — рука по привычке схватила эфес палаша, но вытянуть его из ножен поручик уже не успел. Демин выстрелил из пистолета почти в упор, и поручик, получив пулю под сердце, мешком свалился с седла.

Убийца хищно улыбнулся и резво соскочил с коня. Офицер оглянулся — только серый сумрак ночи кругом, и никто не видел ночного убийства.

Озираясь, Демин подошел к убитому им ротмистру, нагнулся над Шульцем, засунул руку под полу мундира, оторвал подкладку и вскоре извлек пакет генерала Румянцева. Осмотрев печать, довольно улыбнулся и сунул пакет под обшлаг. Хотел было вскочить на коня ротмистра, но хриплый стон моментально привлек его внимание.

Хвостов пришел в сознание и пытался зажать рану. Демин высокомерно ухмыльнулся, обнажил палаш и стал медленно подходить к умирающему Хвостову.

— А ты иудой оказался, сопля зеленая! — поручик с презрением харкнул кровавой слюной.

Рука под мундиром еле зашевелилась. Но не рану зажимал офицер — его пальцы извлекли миниатюрный дорожный пистолет английской работы. Как чувствовал, взял с собой, спрятав в потайной карман.

— Вот так-то, Хвост. А сей пакет я доставлю императрице, а та наградит меня за службу верную. А генерал не успеет, гвардия утром Петрушку атаковать будет и к полудню уже разобьет. А ты подохнешь здесь…

Договорить предатель не успел — неимоверным усилием поручик поднял свой пистолет и точно выстрелил Демину прямо в сердце. Предатель схватился за грудь, злорадствующая маска сменилась предсмертным пониманием — но глаза остекленели, и подпоручик рухнул, как срубленное дерево, на тело убитого им ротмистра.

Хвостов уронил пистолет в дорожную пыль. А затем его окровавленные губы еле слышно прошептали последние в жизни слова:

— Генерал всегда успевал…

Петергоф

— Итак, господа, давайте подведем итоги нашей ночной консилии! — Кирилл Григорьевич Разумовский медленно обвел пристальным взглядом сидящих за одним столом полководцев.

Фельдмаршал Никита Юрьевич Трубецкой выглядел неважно — в глазах старика плескался темной водицей ужас, он словно предчувствовал скорую расплату за совершенное предательство и всем своим естеством хотел ее оттянуть.

Разумовский мысленно сплюнул — не любил гетман трусов. А вот генерал-аншеф Петр Иванович Панин был яркой противоположностью князя — он нисколько не сомневался в успехе завтрашнего наступлении. Еще бы мандражировать, когда к утру все десять тысяч гвардейского войска будут собраны и вперед пойдут…

Последний участник этой встречи, генерал-поручик Василий Иванович Суворов, бездарно загубивший вчера передовой отряд авангарда мятежников, наоборот, был в мрачном расположении духа.

Нет, генерал тоже считал, что немедленное наступление всеми силами является единственным выходом из положения, ведь любая задержка позволит императору Петру Федоровичу собрать значительно превосходящие гвардию войска, а это обернется неизбежным разгромом…

— Я за наступление гвардии рано утром, — отчеканил Панин. — Солдаты наши хорошо отдохнут, и до Гостилиц и Дьяконово к полудню маршем быстрым выйдут. Атаковать лучше с ходу. Василий Иванович бьет с фронта, а я насяду с тыла…

— Надо согласовать атаку по времени, — Суворов решительно сжал кулаки, — иначе противник нанесет удар первым по моим войскам, а потом развернется для атаки обходящих войск Петра Ивановича.

— А как вы, дорогой фельдмаршал, считаете? — не выдержав затянувшейся неловкой паузы, спросил Разумовский князя. Тот, втянув голову в плечи, промолчал.

Граф снова мысленно сплюнул — пользы от Трубецкого, как и от его слабых духом преображенцев, маловато предвидится. За ними нужен глаз да глаз, а иначе либо подведут, либо изменят, что даже более вероятно — такой пример уже был.

— Никите Юрьевичу лучше остаться со своим полком в Ораниенбауме. И после бомбардировки взять штурмом Петерштадт, — на выручку украинскому гетману пришел Петр Панин, достаточно было генералам переглянуться. Такое решение они изначально подготовили — иного поручить Трубецкому было просто нельзя.

— Но по батальону от его полка пусть в наших отрядах останется, — невозмутимо продолжал Панин, — у меня гренадеры, а второй батальон у Василия Ивановича.

Герой недавней войны с пруссаками, хотя и полностью разделял отношение гетмана к старому князю, но и к Разумовскому относился не лучше — ведь из самой хохляцкой грязи вылетели Розумы в графья…

— Я согласен, господа, — наконец промямлил старый князь — у него тряслась нижняя челюсть и ходуном ходила лежащая на столе рука. И тут уже генерал Суворов не выдержал, глянул с презрительным осуждением, усмехнулся, а потом негромко спросил:

— Войска Румянцева от Нарвы успеют подойти?

— Нет, там пока все спокойно, — ответил ему Разумовский. — Наш император Петр Федорович собрал до девяти тысяч войска, но только Воронежский полк и его голштинцы в полном составе, а остальные надерганы ротами из разных полков, что гарнизонами в Кронштадте и по всей Ингрии стояли. Да еще из них более тысячи казаков, но половина донских разбойников на трактах грабежи творит. Так что, если ударим разом всеми силами, то добьемся победы…

Ораниенбаум

— Тише, черти! — шепот офицера угомонил матросов, что наводили дощатую переправу через заболоченный ров.

Работа грязная, но привычная, и существенно облегчалась старыми дубовыми сваями, что торчали одинокими гнилыми зубами из воды. К ним и крепили сейчас заранее сколоченные из досок настилы.

Работали матросы дружно, с огоньком, и через четверть часа две переправы были полностью подготовлены. По ним сразу стали перебегать вооруженные до зубов моряки и голштинцы.