— Нет, флотоводец. Есть дело поважней. Мы победим их иначе. Я пошлю тебя в Лишт и Пер-Меджед.

Яннас, безжалостный гиксос, закаленный воин, привык исполнять приказы правителя беспрекословно. Однако на этот раз даже он почувствовал себя оскорбленным. Главе армии не пристало давать подобные поручения. Подручные Хамуди вполне бы справились и без его участия. Нелегко было усмирить гордость и внушить себе, что владыка, вероятно, прозорливее остальных и знает, что делает.

Направляясь к отведенному ему дому, флотоводец увидел, как по улице ведут полсотни закованных в цепи стариков, женщин и малых детей со скудным скарбом в заплечных мешках. Стражники грубо подгоняли несчастных. Впереди всех шествовала госпожа Аберия, огромная женщина с руками борца.

— Куда ты ведешь их?

— Это не подлежит разглашению.

— Ты обязана отвечать на мои вопросы!

— Я всего лишь сопровождаю высланных из города опасных преступников.

— Опасных преступников? Ты что, смеешься надо мной? Лучше взгляни на них!

— Таков приказ!

Злополучных стариков и детей потащили дальше. Яннас поспешил к Хамуди. Тот как раз подсчитывал, каковы за последнее время доходы от продажи опиума сановникам Авариса.

— Хочу узнать, сколько еще у вас секретов от главы армии?

Яннас гневно покусывал губы, и казначей мгновенно сообразил, что лучше держаться с ним почтительно, иначе, того и гляди, попадешь в беду.

— Полноте! От тебя, флотоводец, у нас нет никаких секретов.

— Аберия считает иначе.

— Тут просто какое-то недоразумение!

— Тогда, пожалуйста, скажи мне, куда это она ведет жалких стариков, женщин и детей, якобы опасных и неблагонадежных?

Хамуди выглядел смущенным.

— Аберия тебе не солгала. Эти люди кажутся безобидными, но в действительности распространяют чудовищную клевету и постоянно вредят нам. Их просто необходимо выслать из столицы.

— Куда же их высылают?

— Туда, где они никому не помешают и не поднимут бунт.

— А точнее?

— В Шарухен.

— На самую границу с Палестиной? Почему именно туда?

— Подальше от Авариса. К тому же там они получат по заслугам.

— Да, Шарухен — гиблое место. Наверное, ссыльные мрут как мухи.

— Неужели, флотоводец, тебе жаль врагов нашего повелителя? Владыка доволен, что воинам в Шарухене нескучно, да и смутьянов становится меньше. Так мы постепенно очистим столицу от всех мятежников. Прекрасно придумано, ты не находишь?

— Лучше и быть не может! А какими еще удачными выдумками ты меня порадуешь? Что еще есть в запасе?

— Больше ничего, поверь.

— Сердечно рад, досточтимый распорядитель казны.

Хамуди ласково улыбнулся:

— Сегодня вечером мы с супругой устраиваем пир. Будет очень весело. Поразвлечемся с девицами, что назавтра отправятся в Шарухен. Добро пожаловать к нам! Отдохни и развейся, ведь тебе предстоит долгий путь вверх по Нилу.

— Разве я не говорил тебе прежде, что подобные пиры не по мне? Желаю хорошенько повеселиться, распорядитель казны!

Минос по-прежнему часто, усердно и горячо ласкал Ветреницу, даря ей немыслимое блаженство. Ни с кем из любовников она не испытывала ничего подобного. И все-таки на сердце у нее было тяжело. Все вспоминался тот день, когда она подсмотрела, как художник украдкой говорил о чем-то с хранителем царского дома, заподозренном в измене Апопи.

Если Минос и вправду участвует в заговоре против правителя, ее долг донести на него. И тогда его отдадут на растерзание быку или бросят в лабиринт. Брат потешится на славу. Однако ей не хотелось верить, будто ее возлюбленный — подлый предатель. Пока что она ни с кем не делилась своими подозрениями.

Длинные тонкие пальцы Ветреницы скользили по груди и животу критянина.

— Мне кажется, любимый, ты что-то скрываешь от меня.

— От тебя у меня нет тайн.

— Иногда я сомневаюсь, что это действительно так.

— Ты права, я не хотел говорить тебе.

Наконец-то он признается ей во всем!

— Смелее, Минос, ты можешь мне доверять.

— Так трудно открывать душу… Для меня это так важно…

— Я никому не скажу, не бойся.

Художник судорожно сглотнул и начал:

— Дело в том, что меня оставило вдохновение. Наверное, я попросту бездарен. Мои прежние фрески выходили тусклыми и вялыми, но нынешние еще хуже. Я не сплю по ночам, не нахожу себе места. Раньше я доверял своей руке, а теперь вижу, что она подводит меня. Может быть, уверенность и радость еще вернутся ко мне. Что если мой дар истощился? Или его и не было вовсе?

Ветреница поцеловала его со страстью.

— Люби меня! Вот увидишь, у тебя все получится. Ты великий художник!

В полдень, когда все спрятались от зноя и отдыхали, Минос вышел из дворца. Он приветливо кивнул стражникам. Те едва ответили: любимчика правителя воины презирали. Подумаешь, пачкает стены, небось и копья поднять не сумеет! Такой никуда не годится в драке.

Между тем критянин направился к домам военачальников. Он шел медленно, с беззаботным видом, словно гулял без цели. Часто останавливался и озирался по сторонам. Наконец ускорил шаг и свернул в закоулок, к зернохранилищам. Стражи здесь не было, поскольку прежний запас зерна истощился, а нового привоза ожидали через неделю.

Художник огляделся, прислушался. Никого.

А ведь его сообщник, управитель царского дома, назначил встречу именно здесь. Неужели его схватили и Миноса уже ищут?

Тут послышался испуганный шепот:

— Скорее сюда.

Критянин повиновался, дрожа от страха.

Управитель царского дома ждал его в узкой щели между амбарами.

— Что нового? — спросил художник.

— Пока что я ни с кем больше не говорил. Из-за прибытия флотоводца Яннаса кругом полно стражи.

— Во дворце ходят слухи, будто флотоводец ненавидит распорядителя казны Хамуди. Многие считают, что Яннас был бы лучшим правителем, нежели Апопи.

— Яннаса боготворит вся армия, это правда. Но он сам всецело предан Апопи. Его не удастся привлечь на нашу сторону. Даже и не мечтай.

— А что если попытаться? Вдруг получится?

— Ни в коем случае! По крайней мере, сейчас. Яннас идет сражаться с бунтовщиками из Фив. Когда он вернется в Аварис с победой, его вражда с Хамуди достигнет апогея. Вот тогда мы попробуем сыграть на этом. А пока что лучше затаиться и выждать.