На второй день после разговора Сейда и Египтянина, ранним утром, когда рассвет еще только собирается забрезжить на горизонте, а муэдзины начинают просыпаться и принимать аб-дест, чтобы призвать правоверных к утреннему намазу, во дворец вошел посланник. Его не привели, не провели к Великому Эмиру в приемные покои или зал дивана, он именно что вошел. Сам, не спрашивая дозволения и не докладываясь никому. Впрочем, никто, кроме самого Великого Эмира, и не узнал о его прибытии. Посланник вошел в тайную приемную комнату Эмира через особое окно, которое выходило в сад. О существовании этого окна знали немногие, и находилось оно на высоте, недоступной обычному человеку. Но только не обученному в Орлином Гнезде! Посланник попал в приемную комнату неслышно, бесшумно прошел к дальней нише, где Эмир зачем-то держал свитки с докладами о хозяйственных расходах казны, которыми почти и не пользовался, если судить по покрывавшей их пыли. Задержался у ниши на миг, после чего вышел из комнаты тем же путем, что и вошел.

Сразу после утреннего намаза Великий Эмир прошел в тайную приемную комнату, огляделся. В пыльной груде свитков лежал один, такой же, но без следов пыли. Эмир извлек его, развернул, начал читать. Задумался. Это снова был тот Великий эмир, что вот уже три десятка лет успешно противостоял атакам христиан, защищая свой эмират от врагов. Мудрый правитель и бесстрашный полководец. Мудрый и бесстрашный еще раз пробежал глазами по письму, затем поднес его к горящему масляному светильнику. Держал в пальцах, обжигался, но дождался, пока огонь полностью сожрет свою пищу. Остатки бросил на керамическое блюдце и лично растер пепел в золу. Вытряхнул блюдце в окно, посмотрел, как зола исчезает облаком серой пыли, даже не долетев до зелени сада. Недовольно хмыкнул, заметив легкую примятость на траве под окном. Повернулся, вышел из комнаты, о чем-то размышляя. Остановился в зале ди’вана, стоял и думал, словно не замечая склонившегося перед ним в поклоне старого вазира. Сердито пробормотал: «Он и так решил идти – значит пойдет!..» и вдруг словно заметил человека перед собой. Коротко приказал: «Моего сына и Египтянина – ко мне в покои!», – после чего отвернулся и быстрым шагом покинул зал.

Сейд и Египтянин с поклоном вошли в покои эмира. Тот сидел на ковре, скрестив ноги, и держал перед собой Книгу. Коротким движением руки велел страже выйти. Кивком дал знать, чтобы сын и его спутник сели перед ним. Но Сейд остался стоять. Заговорил почтительно:

– Великий эмир...

– У вас в Орлином Гнезде вежливости не учили, так? Только убивать – так зачем убийце вежливость? Старших перебиваешь... Сядьте оба!

Приказ был дан тоном, которому повиновались всегда... и все. Сейд и Египтянин одновременно сели перед эмиром в точно такой же позе, как и он. Эмир заговорил, не поднимая глаз на сидящих против него:

– Убийца, посланный в Рим вашим Муаллимом, не справился. Скорее всего, был убит, даже не добравшись до Папы. Старец хочет, чтобы вы шли в Рим. Оба. Считает, что кроме вас, никто не достанет это чудовище. Завтра можете идти. Всё, что нужно, я приготовлю. Египтянин, можешь идти. Ты задержись... Поговори с женой... Мои евнухи и харем-баши подозревают, что... Впрочем, пусть она сама тебе скажет.

Взволнованный Сейд с нетерпением дождался кивка, позволяющего покинуть покои эмира, который за весь разговор так и не взглянул ему в лицо. Помчался в покои жены. Она ждала его... Обняла... Тихо сказала:

– Ты будешь отцом...

* * *

С отцом, казалось, попрощаться так и не удастся. Весь предыдущий день Сейд провел с женой. Железный Копт готовился в дорогу. К себе эмир сына так и не вызвал, зато еще один раз встретился с Египтянином наедине. О чем говорили – никто не знал. Наутро они вышли из дворца в сопровождении небольшой группы стражников. У входа во дворец их встретил капитан галеры, захватившей судно, на котором они плыли в Венецию. Улыбнулся:

– До италийских вод поплывете со мной. Идем на борт!

На пристани, у самого корабля, Сейд увидел старика. Тот стоял один, босой, в простой, длинной белой рубахе, чьи плечи, как и растрепанные седые волосы самого старика, были обильно испачканы пеплом. Вокруг старика, казалось, образовалась странная пустота. Со всех сторон, но поодаль, словно смущенные, стояли дворцовые стражники. Корабль Сейд узнал сразу. Та самая галера. Старика же... Только приблизившись, он вдруг понял... Прощание с женой всё еще держало в горячей хватке его сердце. Хватка эта словно стала ледяной. Старик поднял голову, и Сейд увидел полные слез глаза, подобные плодам оливы. Впервые вдруг подумал, что они такие же, как у него самого. Услышал хриплый голос:

– Прости меня!..

Бросился, обнял, прижал к себе, прошептал:

– Отец!..

«Строителями, каменщиками, возводящими новый оплот истинно христианского мира, должно стать теперь нам, подхватив хоругвь Господа нашего Христа, что падает ныне из рук поверженного фарисеями Ордена Храмовников. Призываю Вас, милорд, присоединиться к нашему союзу, ибо известно мне, что в бытность свою настоятелем монастыря при Ла Рошели именно Вы оказали немалое содействие, спасая от мести скорпиона-узурпатора многих достойных рыцарей Тампля, успевших спастись из Парижа. Кроме того, осведомлена я и о Вашей причастности к особым тайнам Ордена Храмовников, поскольку сама, по воле покойного Магистра и с соизволения его, была приобщена к Сокровищу Знания Храма...» – Изольда обмакнула перо в чернильницу, но продолжать писать не спешила. Задумалась. Ей вспомнился день, когда к ней явились посланники от Магистра Западного Крыла. Она тогда еще не знала, что пока принимает их у себя в Бретани, слушает их, невольно содрогаясь от открывшейся ей ужасной и в то же время прекрасной тайны, в Париже происходит аутодафе, церемония, на которой посланники Рима торжественно отлучают от лона Матери-Церкви весь Орден Храмовников. И вот уже горят на кострах рыцари-тамплиеры из Верховной Ложи, осужденные на смерть тогда еще принцем-регентом, старшим братом ее покойного супруга, который уже начал свою кампанию с целью угодить Риму и Папе. С целью получить союзника. А заодно – обогатить казну. Свою казну – ведь он наверняка уже считает казну королевства своей собственностью! И первой жертвой для этого союза стал Орден Тамплиеров.

Магистр не просто подозревал – он знал, что должно произойти. Однако Восточное Крыло Ордена было обезглавлено и практически уничтожено. И Верховная Ложа решила, что всё происходящее есть знамение. Орден должен уйти, оставив свое наследие тем, кто попытается распорядиться сим драгоценным даром более разумно. Верховный Магистрат Западного Крыла состоял больше из монахов и политиков, и большинство из них единодушно пришли к мнению, что печальная судьба Тампля есть ни что иное, как заслуженная кара за грехи смертные, ибо, по мнению рыцарей, руки у Ордена за эти годы погрязли в крови. Сам же Орден, забыв о главных своих целях и задачах, увлекся властолюбием. Впрочем, не тщеславие и погоню за наживой Верховная Ложа считала причиной того, что Тампль ныне должен пасть. Нарушение заповеди «не убий», по мнению самого Магистра, лишило их права иметь отношение к Граалю. И потому рыцари Верховной Ложи сочли за верное решение погибнуть самим, но дать возможность уйти от преследований средним и нижним Ступеням. Тайну же было решено передать той, кто хранит Чашу, – матери последнего из наследников короны Франции. Ей, Изольде Бретонской. О чем и сообщил ей тамплиер-гонец. Это был уже почтенный, в летах, старец, в чьи задачи входила подготовка Хранительницы Чаши, как он ее окрестил. Однако тяжелое путешествие плохо сказалось на здоровье немощного храмовника, схватившего по пути из Парижа в Бретань крепкую простуду. Тамплиер успел ей рассказать всё, но через два дня после прибытия слег с жестоким кашлем, а через неделю отдал богу душу. Впрочем, каждый отпущенный ему день он проводил с Изольдой, объявив, что его беседы с ней и есть для него и цель оставшейся жизни, и исповедь умирающего христианина.