Дорон бежал к крестам, зная, что мало просто продраться сквозь толпу перепуганных людей. Надо еще освободить Магвера, а потом вместе с ним, наверняка ослабшим и одеревеневшим, убежать от Гвардии.

Он бежал, получая толчки и толкая сам, в поднятой тысячами ног пыли, под белым от полуденного солнца небом. Только ряд крестов стоял нетронутым среди толпы… Только ли?

Нет! Дорон даже замер от неожиданности. На холме, на деревянном помосте все еще стоял Белый Коготь. Отражающиеся от деревянных когтей лучи солнца прямо-таки резали глаза. Его окружали воины из Красной Сотни. Они уже не пытались сдерживать бегущих солдат, чтобы набрать себе помощников для последней смертельной схватки. Стойкие бойцы, слепо послушные Когтю, они презирали толпу, которую их господин вел в бой. Теперь они ждали, чтобы своей смертью дать этому сброду возможность убежать. А Листу, хоть никто из них его не видел, дать время на то, чтобы отбить Магвера.

* * *

Первые ряды бегущей к Даборе толпы затормозили. Изогнулись, разорвались.

Из пробелов между домами выползла длинная черная змея, ощетинившаяся сотнями остриев.

Гвардейцы, телохранители, простые солдаты, холопы, рабы. Бан выбирался из осажденного Горчема и шел на помощь Гвардии.

Дорон снова бросился бежать. Он был уже на холме.

Тремя прыжками оказался перед крестом Магвера.

— Ты жив, парень?

* * *

Черные птицы кружили над полем боя. Сверху человеческое единоборство должно было выглядеть иначе. Туда не доходил визг убиваемых, радостный рев победителей, беготня преследуемых и преследующих. По-иному видели птичьи глаза этот бой.

Остатки повстанческой армии, сгрудившиеся вокруг красняков. Сотни людей, на первый взгляд бесцельно мечущихся, ищущих места, все сильнее теснимых. Птичьи глаза могли бы видеть эту желто-черную шеренгу на фоне буро-грязной земли. С правого фланга знатные вели своих сьени, все сильнее тесня ополченцев. С левого ровная линия ольтомарцев напирала на продолжающие — правда, все слабее — упираться остатки родовых. Бегство в сторону повстанцев отрезали собачары. Линия солдат напирала все сильнее, опоясывала холм, на который взбирались теперь гвардейцы. Никто не верил, что красняки сумеют сдержать Шершней. Тем более что на холме оставалось все меньше бойцов из других сотен. Они видели, к чему идет дело — вот-вот холм будет окружен, а его защитники безжалостно уничтожены. Поэтому они бросали Белого Когтя с такой легкостью, с какой еще недавно присоединились к бунту. В сторону они бежать не могли, оставалось одно направление Дабора.

Птицы увидели бы сотни мужчин, бегущих к городу. Некоторые полностью поддались страху. Бросив оружие, сорвав с голов шлемы, они мчались прямо вперед, только бы забиться в какой-нибудь безопасный угол. Другие помнили приказы Белого Когтя. В назначенных местах их ждут новые командиры. После перегруппировки еще долго можно будет защищаться на улочках Даборы. И именно ради того, чтобы дать время беглецам, Белый Коготь пожертвовал своими лучшими людьми.

Для птиц сотня была всего лишь красным пятном, таким маленьким по сравнению с окружающей его желто-черной полосой.

Все это могли видеть птицы.

А потом триста бойцов бана вынырнули из-за домов и встали на границе города. Поток человеческой реки замедлился. Некоторые повстанцы, видя перед собой нового врага, пытались рассеяться по сторонам. Но большинство белых бежали дальше, прямо на линию солдат Пенге Афры.

* * *

Дорон перерезал удерживающие Магвера веревки. Тело паренька бессильно повалилось на Листа. Он подхватил его, чуть не перевернувшись. А когда укладывал Магвера на землю, почувствовал сильный удар по шее.

В тот же момент гвардейцы сшиблись с красняками. Бой шел шагах в тридцати от крестов.

Удар был достаточно сильным, чтобы перевернуть Листа. Но не настолько сильным, чтобы лишить его сознания. Тело Магвера ударилось о землю, а Лист покатился следом. Однако тут же поднялся и повернулся к нападавшему. Пораженный, он даже засопел.

Перед ним было лицо чудовища.

Миг неуверенности мог стоить ему жизни. Сучковатая палка совершила оборот и еще немного — и ударила бы Дорона по черепу. Однако Лист уже пришел в себя, уклонился, скинул покрывающий плечи плащ, схватился за кароггу.

То, что он принял за морду болотного существа, было татуированным и раскрашенным лицом человека. Пот размазал рисунок, частично смыл его, превратив черты лица человека в страшную маску. Напротив Дорона стоял один из певцов, сопровождавших обряд жертвоприношения.

Дорон краем глаза заметил какое-то движение. Второй кастрат прыгнул к нему, сжимая в руке кремневую шпилю. Дорон ударил, распоров живот нападавшему. Смертельно раненный певец еще мгновение стоял, потом колени у него подломились и он рухнул лицом на землю.

Никто из бегающих кругом солдат не обратил внимания на эту стычку: надо было заботиться о себе — первые гвардейцы уже были на середине склона холма. Дорон слышал, как сталкиваются деревянные палицы.

Он перекинул безвольное тело Магвера через плечо и направился к Даборе. Не успел сбежать с холма, как Шершни пробились сквозь строй красняков, а Белый Коготь вонзил себе нож в голову.

* * *

Дольше всех сопротивлялись те, от кого этого ожидали меньше всего ополченцы. На противоположном фланге давно уже сломался строй родовых. В центре пали все красняки, а гвардейцы пересекли линию крестов. Но на правом фланге все еще продолжался бой. Ополченцы не имели перевеса, но и сами не уступали поля боя. Однако они не могли изменить судьбы сражения. Увидев, как колеблются и ломаются отборные повстанческие сотни, как Шершни захватывают холм, как гибнет Белый Коготь, они тоже начали отступать. Сокол и Ольшин больше не рассылали гонцов. Сами бегали вдоль рядов, уже за спинами дерущихся, подставляя себя стрелам и ударам. Выкрикивали приказы, пытались удержать слитность рядов. Но разве могут двое удержать несколько тысяч? Ополченцы отступали медленно, еле удерживали строй, но — отступали. Когда же большая часть гвардейцев, вместо того чтобы броситься в погоню за убегающими родовыми, ударила по ним сбоку, то уже ничто не могло удержать поток. Четыре тысячи человек — а их оставалось именно столько — кинулись бежать, валя на землю и стоящих на пути противников, и своих командиров.

Альгхой Сокол, друг Белого Когтя, погиб от топора лесоруба из Вересковых Лесов. Похожего на него как на двойника Ольшина повалила и растоптала мчащаяся в панике толпа.

* * *

Все это происходило за спиной Дорона. Если б ополченцы сопротивлялись не так долго, если б красняки не преградили путь Шершням, его уже давно нагнали бы враги. Однако он получил от умирающих бойцов ценнейший дар время. Лист бежал с такой быстротой, какую позволял ему обременяющий его груз. Магвер пришел в себя, но кровь все еще почти не поступала в его исстрадавшиеся руки и ступни, он был не в состоянии сделать даже трех шагов. Поэтому Лист плелся, пригнувшись к земле, не имея возможности оглянуться или защищаться. Он не знал, далеко ли Шершни, но чувствовал, что они вот-вот настигнут его. Усталость давала о себе знать, он шел медленнее, его обгоняло все больше беглецов. Дорон знал, что так не может продолжаться долго. Можно было оставить здесь Магвера, рассчитывая на то, что ни один из гвардейцев не захочет проткнуть тело мертвого парнишки. Но знал он и то, что, рассуждая так, обманывает самого себя. Шершни всегда добивали повергнутых на землю противников. Законы военного ремесла требуют убивать как можно больше врагов и запрещают жалеть побежденных. Короче говоря, он мог бы пожертвовать Магвером и ему незачем было винить себя. Он спас паренька, он делал все, что мог, но… не получилось… Такие мысли пронеслись в голове Дорона, пока он шел, задыхаясь, полуослепнув от заливающего глаза пота, измученный болью. Он колебался. Задумываться не было времени, и все же он колебался.