Мы пристегнулись к креслам и параллельно с заданиями по контрольному списку системы начали «загрузку жидкости». Каждый из нас выхлебал по литру соленой воды или даже больше, в зависимости от веса тела и времени, проведенного в космосе. Поступление жидкости в организм увеличивает объем крови и помогает противодействовать одному из самых опасных физиологических изменений, которые могут испытать астронавты в момент посадки: ортостатической непереносимости. У астронавтов, ощущающих ортостатическую непереносимость – неспособность сохранять вертикальное положение, – при переходе в вертикальное положение резко меняется артериальное давление, а питание мозга сокращается. Результатом этого может стать головокружение и даже потеря сознания; я уж только этого и не хватает на космическом корабле, стремительно несущемся к Земле.

Час спустя, оказавшись над точкой, прямо противоположной предполагаемому месту посадки в Космическом центре Кеннеди, мы включили несколько небольших двигателей орбитального торможения, которые развернули наш шаттл задом наперед и выдали тормозной импульс для схода с орбиты.

В этом положении «хвостом вперед» многоразовый шаттл включает два самых мощных своих двигателя, называемых двигателями орбитального маневрирования, чтобы начать уход с орбиты – процесс изменения траектории нашего движения. Такое торможение замедляет шаттл настолько, что он может начать вход в атмосферу. К сожалению, в космосе нельзя просто нажать педаль тормоза. Необходимое для замедления маневрирование точно просчитано, чтобы шаттл совершил безопасный вход в атмосферу под нужным углом и с нужной скоростью – медленно, но не слишком. При посадке у нас только одна попытка. Если шаттл войдет в атмосферу под слишком большим углом или слишком быстро, он сгорит или развалится на части; малый угол атаки может привести к тому, что шаттл «застрянет» в атмосфере и пропустит предполагаемое место посадки; при излишне медленной посадке корабль не попадет на посадочную полосу и разобьется.

Через несколько минут после выполнения ухода с орбиты мы снова развернули шаттл носом вперед, чтобы свести к минимуму нагревание корпуса при спуске в атмосферу. Примерно через полчаса мы уже покинули космос, а плотность атмосферы начала расти; мы все еще были на высоте около 130 км над Землей и примерно в 8 тыс. км от места посадки; и 31 минуту до посадки мы летели с максимальной скоростью 25 Мах[108], или в 25 раз быстрее звука.

Как только мы начали спуск в атмосферу, все, казалось, стало происходить очень быстро. От такого стремительного движения внешняя часть корпуса корабля раскаляется, и корабль окружает горячая, пылающая оранжевая плазма, температура которой доходит до 1650 °C. К счастью, защитные материалы обшивки шаттла не дают горячей плазме прожечь корпус космического корабля. При этом столь «зажигательное» возвращение домой проходит на удивление плавно.

По мере того как мы продолжали снижаться, шаттл перешел от полета космического корабля к планированию, а мы, испытывая определенные перегрузки, вновь начали ощущать силу тяжести. (Термин g относится к силе тяжести: на Земле мы ощущаем силу тяжести в 1 g.) Сначала мы ощутили всего 1/20 g, и это было едва заметно, но примерно через минуту, когда наш командир (позывной «Ожог») выкрикнул: «0,1 g», и я почувствовала, что меня вжимает в кресло, и удивилась, неужели это только одна десятая. До чего это было впечатляюще – снова всем телом ощутить тяжесть гравитации! Мы редко обращаем внимание на гравитацию в повседневной жизни на Земле, но при возвращении из космоса никак нельзя было ее не заметить. Примерно за 10 минут до посадки мы достигли пиковой перегрузки в 1,5 g, а к моменту приземления вернулись к значению в 1 g.

На высоте примерно 25 км мы снизили скорость с 25 Мах до 2,5 Мах (более 28 800 км/ч), но нам оставалось еще примерно 100 км до посадочной полосы и 5,5 минут до касания. Пока мы продолжали нестись сквозь атмосферу, по-прежнему двигаясь быстрее звука, в разных частях Флориды сработал двойной звуковой сигнал (два отчетливых хлопка с интервалом менее секунды), означающий наше скорое приземление.

Шаттл замедлился до дозвуковой скорости, когда мы были примерно в 40 км от места посадки. С этого момента и на протяжении всего последнего этапа посадки шаттл снижался к посадочной полосе со скоростью более 3000 м/мин (по сравнению с коммерческим авиалайнером во время посадки: примерно в двадцать раз быстрее и под углом, который в семь раз круче). Хотя я и знала, что мы движемся невероятно быстро и практически рыбкой ныряем в атмосферу, я осознала, до чего быстро и под каким крутым углом мы движемся, лишь краем глаза успев заметить облака, мелькнувшие в иллюминаторе на более низких высотах.

Как только шаттл замедляется до дозвуковой скорости и командир берет управление кораблем на себя, шаттл маневрирует и продолжает круто снижаться над посадочной полосой, пока не будет готов для захода на полосу приземления. Примерно в 11 км от нее, когда посадочную полосу уже можно было рассмотреть в передние иллюминаторы, мы снизили скорость примерно до 640 км/ч, а до посадки оставалось около 1,5 минут.

Мы продолжали пикировать к земле, но, наконец, на высоте 600 м командир резко выровнял корабль и снизил скорость снижения. На высоте 90 м шаттл выпустил шасси, пересек край посадочной полосы, и мы коснулись земли, продолжая двигаться с посадочной скоростью около 350 км/ч.

Заключительный этап посадки шаттла, от снижения с высоты 12 км до касания, занял всего 3,5 минуты. Большинство коммерческих авиалайнеров летает на высотах не более 11 км, и, когда командир объявляет, что «лайнер начинает снижение и в скором времени совершит посадку», обычно это означает, что до фактической посадки еще минут двадцать, а то и больше. А вот теперь представьте себе, что «ближайшим временем» пилот авиакомпании назовет всего 3,5 минуты!

После касания я поняла, как изумляет меня тот факт, что всего час назад я находилась в космосе. Теперь, вот так просто, раз – и вернулась на Землю.

* * *

Мы приземлились через сутки после Дня благодарения. Когда наземная команда открыла люк шаттла и внутрь хлынул воздух, я испытала еще одну перегрузку, теперь уже сенсорную – свежий, прохладный, чистый воздух заполнил кабину и принес с собой аромат земли и выхлопных газов автомобилей. Золотистые отсветы солнечных лучей поздней осени казались незнакомыми, но все же нормальными. И я чувствовала, что стала очень, очень тяжелой. До того тяжелой, что рассмеялась (и мои товарищи по команде Майк Форман и Бобби Сэтчер тоже рассмеялись), когда я скатилась с кресла на пол шаттла, чтобы доползти до люка в своем огромном оранжевом скафандре.

Снаружи меня приветствовали дружелюбные и знакомые лица команды встречающих, с их поддержкой мне понадобилось собраться с силами, чтобы подняться с